Слой

— Вот те раз! — воскликнул таксист. На маленьком перекрестке за Арбатом стоял инспектор. Подвесные фонари над мостовой не горели, а свет рекламных огней сюда почти не доходил, и в темноте выделялся лишь яркий пунктир жезла. «Волга» закончила поворот, и фары напоролись на белые нарукавные полосы регулировщика. Напротив школьной ограды блеснули катафоты. Две пары, три, четыре... Петр не досчитал — инспектор заставил таксиста свернуть, и красные глазки погасли.

Петр уплатил, принципиально не дав ни копейки сверху, и вышел на свежий воздух. Настоящей московской жары еще не было. Днем дома и асфальт грелись, но не раскалялись, и с заходом солнца наступала оживляющая прохлада. Люди чувствовали себя лучше и становились активнее. Вот и сейчас, несмотря на то что перевалило далеко за полночь, вдоль милицейских ограждений расхаживало, шепчась и покуривая, десятка три зевак.

Оба тротуара были забиты служебными машинами. Кроме трех «Скорых», Петр увидел два «Москвича» с мигалками, «газик» и утлый корейский минивэн с надписью «лаборатория». Еще дальше, у музея Цветаевой, примостился дряхлый омоновский автобус типа «Фердинанд». Автобус был пуст.

Зрители дружно охнули, и Петр направился к толпе. Из подъезда вытащили носилки с пристегнутым блестящим мешком. В мешке угадывались очертания человека, но, судя по упаковке, медицинская помощь ему уже не требовалась.

— Это третий, — негромко сказал один паренек другому.

— Сколько их там еще?

— Всего четыре было. Прикинь, новый маньяк в городе!

— Ребят, что произошло? — ненавязчиво осведомился Петр.

— А у вас закурить не будет?

— Кончились. Да и рано вам. Так что здесь?

— Сами не знаем, — нагло глядя ему в глаза, сказал паренек.

— Держи, на сигареты. — Петр протянул ему сторублевку, но не отпустил. — Кого убили-то?

— Всех. В девятой квартире. Всех зарезали. Кровищи!.. аж по лестнице лилась.

— Ну уж прям лилась, — деланно усомнился Петр.

Девятая. Это его. Толик, Лиза. Сегодня утром с ними разговаривал, и вот они уже в мешках. И Толик, и Лиза. Неведомые Петуховы. Был бы он дома, могло бы и обойтись. Что еще за потрошитель? Расстрелять — дело другое, а порезать... всех...

— Лилась, лилась! — с обидой в голосе подтвердил парень. — У меня дядька в опергруппе. Вон, трупешник проверяет.

Он показал на мужчину в кожаном пиджаке. Оперативник расстегнул на мешке длинную трескучую «молнию» и, что-то там пощупав, велел грузить. Покойника отнесли к темно-зеленому тупорылому «рафику», а через секунду все три машины «Скорой помощи» затарахтели и, синхронно вырулив, уехали. Значит, живых не осталось.

— Хорошо, когда дядька опер, — сказал Петр. — А еще что знаешь?

— Когда их мочили, баба в окне орала, на помощь звала. Но здесь это часто. Никто всерьез не принял.

Петр кивнул — действительно часто. Каждый вечер кто-то обязательно нажрется и давай вопить. В пятидесяти метрах Арбат, правительственная трасса: налево — Кремль, направо — «Белый дом». А здесь, в тени, островок неизбывной полублатной Москвы с малолетними алкоголиками, пропащими девочками и смертными уличными драками. Сколько Петр помнил свой дом, фасад красили ежегодно, а чтоб горячую воду провести — это извините.

— А версии у твоего дядьки есть?

— Версии, — хмыкнул подросток. — Говорю же: маньяк. Они, когда в припадке, подковы гнут свободно.

— Ясненько...

Петр сделал вид, что ему надоело, и, потихоньку отколовшись, двинулся к проспекту. Насчет психа племянник мента скорее всего попал в точку. Только вот что это за псих? Должен быть натуральный — не такой, как, скажем, шахматист Полонезов, а подлинный инвалид по мозгам. А сможет сей калека прикончить четверых здоровых и совершенно адекватных людей? Вопросец... И еще: прийти-уйти незамеченным, не попасться сразу же у подъезда, не разгуливать по дворам с окровавленным тесаком. Видно, голова у шизоида все же работает.

«И с деньгами у него нормально, — неожиданно подумал Петр. — Да. Шизоид не бедствует, иначе не уважил бы водилу чаевыми».

Мысль, блуждавшая по лабиринту, вдруг выбралась из тупика и понеслась вперед.

«Хотел, дружок, третьего совпадения? — злорадно спросил себя Петр. — Так получай же: Батуганин, Валуев и я сам. С Петуховыми, понятно, осечка вышла, ведь он, потрошитель, не ведал, что заместо меня — они. Это почему же? Все ведают, а он... так же, как и я... Вот в чем дело! Рассказывал таксисту про взрыв „Мелодии“... У них никакого взрыва не было — он был у нас. Где у нас-то?! Тьфу! Хорошо, а черный список? Шизоид убирает тех, кого приговорило Народное Ополчение. А я при чем? Меня в списке нет. Зачем он ко мне приперся? Зачем соседей грохнул, он что, кайфует от этого?»

— Стоять! — раздалось откуда-то сбоку. — Руки на капот!

— Какой капот, мужики? Вы что, очумели?

— То есть это... к дереву прислони.

Из темного садика показалось двое омоновцев: первый — туша килограмм на сто, не иначе, бывший десантник, второй, как в дрянной комедии, — прыщавый засранец. Личико тонкое, форма не по росту, бронежилет чуть не по коленям бьется. Стажер, что ли?

— Ну, вы напугали, — заулыбался Петр.

— Руки на дерево.

— Да вы что, мужики?..