Слой Ноль

В какой-то момент показалось, что пленка разорвалась — круглых, идеально ровных отверстий в ней было уже несколько сотен. Виктор наклонился и обнаружил на решетчатом полу последний ствол. Не мешкая, чтобы поверхность не успела затянуться, он подхватил оружие и увидел, что в нем нет магазина. Он хотел бросить сам пулемет, но оценил расстояние и понял, что все равно не докинет. Плоскость как будто уловила его отчаяние и начала постепенно зарастать.

— Боря! И все-таки ты мне не сказал!.. — не унималась Людмила.

Виктор повернулся к ней, чтобы ответить, но случайно посмотрел на магнит и звонко хлопнул в ладоши.

Ящики. Много металлических, явно тяжелых контейнеров, которыми можно было повредить мембрану гораздо сильней, чем пулями.

Добежав до лестницы, Мухин устремился вниз.

— Правильно, Витя! Только осторожно! — Борис расстрелял по верхним углам последние патроны и перегнулся через перила. — Не подходи к ней!

Магнит оказался не таким уж гладким и аккуратным, как это виделось сверху. Он смахивал на длинный барак без окон, облицованный толстыми стальными пластинами. Что было на трехметровой крыше, Мухин не знал, но подозревал, что там лежат те же пластины. Пистолет-пулемет, скорострельный, но маломощный, был против них бесполезен. Плоскость же так и осталась невидимой. Виктор не мог ее разглядеть, лишь угадывал ее присутствие по черным съезжающимся кругам.

Он поднял пустой ящик и метнул его вперед, как можно выше. Поверхность поглотила контейнер. Секунду не было ничего, потом из точки соприкосновения стремительно разлетелась кольцевая волна — Мухин не заметил бы и ее, если б не искривление пленки в момент движения. Всколыхнувшись, она на какой-то миг блеснула плафонами, показала искривленную площадку с Борисом и Людмилой и повисла по краям огромной дыры.

— Да, Витя! — заорал сверху Борис. — Еще! Еще!! Мухин взял второй ящик и швырнул его левее, туда, где мембрана осталась цела. На этот раз волну Виктор не разглядел, он судорожно искал на полу что-нибудь еще, что можно было бы кинуть. Все контейнеры, и свободные, и закрытые, лежали дальше, за ними пришлось бы идти назад, и Мухин опасался, что поверхность успеет себя воссоздать.

Зацепившись за что-то ногой, он торопливо нагнулся и выволок из-под рабочей платформы опрокинутый турникет. К верхней трубе была прикручена проволокой жестяная табличка:

«Не приближаться! Смертельная опасность!» Виктору вдруг подумалось, что он очень давно не встречал таких предупреждений. На улицах попадались одни лишь приглашения — зайди, здесь хорошо, тебе понравится... Никто не писал: не заходи, ты будешь жалеть... Даже ради хохмы. Хотя люди все равно зашли бы. Зашли бы убедиться — действительно ли здесь так плохо, как об этом написано... Наверно, такова человеческая природа. Вот и те, кто построил портал... Не по ту сторону, а по эту, — те, кто воспринимал его как некий оборонный проект... В бункере должно было находиться полно народу, но Мухин вспомнил, что видел только чекиста за столом. Остальные... может, они все же к чему-то приблизились? Несмотря на опасность. Как всегда... Как все люди...

Виктор взял турникет и размахнулся. Он хотел попасть непременно в мембрану, но ее края находились слишком высоко. Перед Мухиным оказалось сплошное черное поле, в котором не было ничего — это он понял сразу, как только туда заглянул.

Он испытал то же, что испытывал при переходе из слоя в слой. За плоскостью зияла пустота, настолько глубокая, что ее границы ощущались как нечто материальное. На самом деле плоскость была не началом Другого, а завершением Этого.

Внезапно Мухин почувствовал на лице ветер. Теплый и сильный, как вода. Ветер давил, оттеснял его назад, и, чем ближе Виктор подходил к плоскости, тем сильнее было сопротивление. Он не заметил, как сделал еще один шаг. Бороться с ветром было приятно — не побеждать его, ведь это...

Невозможно.

...а просто ловить его лицом, купаться, позволять ему перебирать волосы, особенно на горке, когда мотоцикл зависает и с радостным ревом...

Невозможно. У него никогда не было мотоцикла... Виктор зажмурился изо всех сил, до мурашек в глазах, до мельтешащих светлячков — двадцати девяти плывущих во тьме белых огней. Почему двадцать девять?.. Их точно двадцать девять?.. Конечно, двадцать девять. Как же ты их уместила на таком маленьком тортике? Маленьком, зато вкусном. Обиделась, что ли? Смешная. Я же не то имел в виду. Я о тебе беспокоюсь. Что ты станешь делать через год? Свечек будет тридцать, а торты у тебя всегда такие маленькие. Зато вкусные, вкусные... Через год юбилей, и если ты опять никого не позовешь, то свечка у тебя будет одна, в руках. Не надо так шутить. Какой ты суеверный... Дуй и загадывай. Сам знаешь, большой ведь уже. Ну да, а тортик все равно маленький...

Он дунул, но встречный ветер оказался сильней — особенно такой, на горке, — бороться с ним было...

Невозможно.

...и тридцать свечей, свои законные тридцать свечей он гасил уже совсем в другом месте.

«Витя, не уходи!»

«Борис... Я не могу...»

«Не уходи, Витя!»

«Я бы ушел. Но это, к сожалению...»

Невозможно.