Сломанная головоломка

В тот же вечер, на закате, он в первый раз потерял сознание. Они втроем — с Анастасием — любовались, стоя на высокой площадке Башни Ангела, раскинувшимся внизу Римом, Анастасий перечислял, показывая пальцем, возвышающиеся повсюду вокруг купола церквей, говорил их названия. Вдруг Константин с тихим стоном повалился на пол.

Пришел он в себя только на следующее утро.

— Ты всю ночь бредил, — сказал сидевший рядом Мефодий. — Говорил… даже напевал… на каком-то тарабарском языке.

— На каком?

— На никаком! Похож, вроде бы, на какие-то: немножко на арабский, немножко на немецкий, на еврейский тоже, даже на славянский, но разобрать ничего не удается… Как будто бы я эти слова и знаю, но…

Константин слабо улыбнулся: — Это все сон.

Мефодий удивился.

— Сон! — повторил Константин. — Мне уже очень давно снится один и тот же сон. В первый раз приснился еще в Константинополе. Помнишь, когда ты приперся ко мне среди ночи, а я спросил: «Если приснилась телега, то это к чему?»

— Конечно помню! Я ответил…

— Так вот тогда мне в первый раз это и приснилось. А теперь вот, уже, наверное, месяц — каждую ночь…

И Константин рассказал свой сон — все, что смог выяснить за эти годы: сколько тысяч телег прокатилось, как часто опять проезжали знакомые телеги (одну, запряженную приметным быком с белыми ушами и белой кисточкой на хвосте, Константин видел три раза, правда, каждый раз с новым погонщиком).

— …А говорят они все на том языке, который я уже давно пытаюсь понять и который ты сегодня ночью услышал, когда я бредил, — закончил Константин.

— А что ты говорил?.. — спросил Мефодий.

— Я за ними пытался повторять, — Константин чуть не заплакал. — Я совсем чуть-чуть, совсем-совсем чуть-чуть не могу вспомнить! Я знаю, но забыл!.. Я все эти слова знаю! Точно знаю. Но почему-то забыл!..

— А куда они эти камни везут? — спросил Мефодий.

— Куда?.. — удивленно переспросил Константин. — А ведь действительно, давно пора узнать. Обязательно в следующий раз узнаю. Если до этого не умру…

Он опять устало закрыл глаза. Потом, взяв Мефодия за руку, улыбнулся и тихо спросил: — Хоть сейчас, что ли, в монахи постричься, а, Мефодий? Давно ведь уже хотел…

Через три дня, перед рассветом (став уже, в монашестве, Кириллом), Константин попросил срочно привести к нему брата:

— Доброе утро, Кирилл! — улыбнулся, войдя, Мефодий.

— Здорово, Мефодий! — улыбнулся тот в ответ; за эти три дня он сильно похудел и совсем ослабел — не мог теперь даже приподнять головы.

Мефодий принес с собой новые письма из Моравии. Появилось следующее, четвертое, поколение учеников; Горазд не поленился посчитать, получалось, что писать и читать за все время научилось уже более пятисот человек! И почти у каждого из них уже были свои ученики.

Кирилл улыбнулся: — Прижились-таки, похоже, мои закорючки! Пятьсот… Если каждый научит еще пятерых — две с половиной тысячи получится. Еще через годик — двенадцать с половиной тысяч… Уже лет через пять некого будет учить! Представляешь — туча народа сидит и мои закорючки рисует, рисует… Как, говоришь, их выдумали называть? «Глаголицей»? — он засмеялся. — Хорошо хоть не «письмицей» какой-нибудь…

— Знал бы ты, как твой любимый Климент свои новые буквы назвал. Те, которые как греческие. С перепугу, наверное. Почуял, что они тебе не понравится…

— Как?

— В честь тебя — «константиницей» — торжественно произнес Мефодий.

Кирилл чуть не умер от смеха раньше срока.

Переведя наконец дух, он посмотрел на Мефодия: — Я тебя зачем позвал-то…

Выглядел Константин теперь совсем плохо — похудел, осунулся. Мефодий сказал ему об этом, Кирилл улыбнулся: — Да я и сам чувствую! Что уж тут поделаешь. Устал. Три дня за ними шел.

— Что?..

— За телегами, говорю, шел. Выяснил я куда они кирпичи везут. Ни за что не поверишь.

Мефодий молчал.

— Два дня брел за ними по обочине — ровным счетом ничего. А потом вдалеке показалось… Еще целый день шел, пока понял что это за громадина. Обычная башня, кирпичная. Только очень высокая. Очень! Почти до самого неба… — Кирилл улыбнулся, глядя на вздрогнувшего Мефодия, потом сказал: — Ну, прощай… Мне обратно пора. Вот язык пойму — еще чуть-чуть и пойму! обязательно! я уже почти вспомнил! — и тогда… А если… Я им дорогу загорожу, вся стройка тогда остановится… — он говорил все тише, невнятнее.

Вошел Анастасий. Он испуганно посмотрел на Кирилла — неподвижного, лишь почти беззвучно шевелящего губами, заметил, как он, с трудом двигая пальцем, чертит что-то на покрывале.

— Бредит, — тихо объяснил Мефодий. Он заплакал.

Потом вскрикнул вдруг: — Бычки!.. — Испуганно взглянул на замершего Кирилла. — Его же бычки задавят! Кирилл! — он затряс его за плечи. Кирилл!!!

Но, похоже, было уже поздно. И что там на самом деле произошло — так никто и не узнал. И до сих пор никто не знает.

Зато отпевали Кирилла очень торжественно, с подобающими для человека, нашедшего мощи святого Климента, почестями.

С хором мальчиков из базилики Святого Петра.