Сломанная кукла

Мысль о том, чтобы Никита после выписки жил у меня, захватила меня всего! Я обдумывал ее весь день, прикидывал варианты. Отвлекся только в зале суда, где за мной признали отцовские права и согласились, что я могу претендовать минимум на совместную опеку. Потом, по дороге в больницу, снова вернулся к этой идее. Сын должен быть со мной! 

С посещением Алевтины в этот день не сложилось: дежурный врач заявил, что ей пока трудно приспособиться дышать самостоятельно. Наше с Никитой появление может слишком взволновать ее и привести к ухудшению состояния. Да и мелкому трудно будет объяснить, почему его не пускают к маме, если она уже проснулась.

Никита как всегда ждал меня с нетерпением. Едва увидел – бросился навстречу. Позволил взять себя на руки, обнял и даже чмокнул в щеку и тут же спросил с надеждой:

– Идем к маме?

– Сын, сегодня не получится. Дядя врач сказал, что мама сегодня будет учиться дышать сама, без помощи машинки, которая за нее дышала. 

Мои объяснения пролетели у сына мимо ушей. 

– К маме! – громко, требовательно, отчаянно.

– Никита, завтра. Сегодня нельзя. 

Мальчишка тут же начал вырываться, я невольно выпустил его, чудом не позволив упасть. Удержал за руку, принялся уговаривать, несмотря на крик и плач:

– Сынок, пошли просто погуляем. Я же специально к тебе приехал! Я скучал по тебе! А ты по мне совсем не скучал?

– Хочу к маме-е-е!

Дверь открылась. В палату влетела Вероника. А вот и психолог по наши души пожаловала!

– Что тут происходит?! Вы зачем ребенка насильно удерживаете? – тут же принялась строить меня женщина. 

– Вообще-то, я пытаюсь успокоить сына. Он огорчен, что сегодня нам запретили навестить его маму. 

– Попытайтесь успокоить ребенка так, чтобы это не травмировало его еще больше!

– И как же?

Пока я объяснялся с Вероникой, Никита вырвал у меня руку и бросился прочь из палаты. Я встал с корточек, пошел следом, на ходу окликая мелкого:

– Никита! Стой! Мы завтра сходим, обещаю! – ребенок меня уже не слышал. Он свернул за угол и скрылся из виду.

– Посидите тут. Я сейчас его приведу, – Вероника вышла следом, кивнула мне на небольшую банкетку, притулившуюся у стены. 

– Не представляю, как родители справляются с детскими истериками. Никита казался мне таким спокойным мальчиком… – признался, глядя на психолога.

– Он не спокойный и не тихий. Молчание – его способ защищаться в непривычной обстановке. Ждите. 

Вероника ушла. Я остался сидеть на банкетке. Смотрел в стену и думал: неужели все мои старания – насмарку?!

Мне казалось, что у нас с Никитой получается ладить, что мальчик начинает мне доверять и даже немного привязался ко мне. И вот этот сегодняшний отказ сходить к маме превратит в пыль все усилия, вернет нас к тому, с чего и начинали? Захотелось завыть, стукнуть кулаком в стену от бессильной злости. Не будь я в детском отделении клиники – возможно, не сдержался бы…

Психолог привела Никиту минут через десять. Он выглядел несчастным, зареванным и хмурым. У меня сердце сжалось при виде его покрасневшего носа и опухших глаз. Я почти уже вскочил, чтобы броситься навстречу, но Вероника остановила меня жестом. 

– Никита, вот твой папа. Ты хочешь с ним пообщаться, или скажем, чтобы он уходил?

Молчание. Опущенная голова. Напряженное сопение.  

Вероника вздохнула, кивнула мне головой на выход:

– Уходите, Зиновий Фадеевич. Никита не хочет с вами разговаривать.

Я недоверчиво уставился на нее: неужели она это всерьез?!

– Идите-идите! – женщина снова дала мне понять, что я могу быть свободен. 

Черт! Меня что – выставляют за дверь, как нашкодившего котенка?!

Нет, я, конечно, уйду, но недалеко: только до кабинета заведующего отделением. Пусть он мне объяснит, что тут происходит, и что себе позволяет эта зарвавшаяся девица!

Я встал, пошел к дверям. Уже когда потянулся рукой к дверной ручке, услышал за спиной какой-то негромкий крик и топот маленьких ножек. 

Обернулся. Не поверил своим глазам: Никита бежал вслед за мной.

Я остановился. Мелкий подлетел, вцепился в мою ладонь:

– Не уходи!

Я перевел растерянный взгляд на Веронику. Та кивнула одобрительно – вроде как, разрешила остаться. 

Я присел, протянул к сыну руки. Он подошел, прижался, обнял меня за шею. Я обнял его в ответ. 

– Пойдем гулять? – спросил на ушко. 

– Да… – почти шепотом.

22. Алевтина

Господи! Как же тяжело дышать-то! Неужто сынуля опять перебрался ко мне в кровать и улегся спать у меня на груди?

– Никита, слезь с меня! Кит! – я попыталась повернуться, но все тело было сковано слабостью, пошевелиться не удавалось. Губы пересохли и еле двигались. – Кит, принеси воды маме…

– Тише, Алевтина, спокойнее! Все в порядке, сейчас немного смочим вам губы, – где-то сверху и сбоку прозвучал незнакомый женский голос. 

К губам прижалось что-то мокрое и холодное. Какая-то тряпица. С нее на язык упало несколько капель воды. Вместе с холодом на губах пришло и понимание, что я не дома. Тогда где я? И где Никита?!

– Кто вы? Где мой сын?! –  я попыталась открыть глаза, но мутная картинка тут же поплыла куда-то в сторону, вызывая тошноту.