Не отнимая у меня левой руки, Алевтина кончиками пальцев правой легонечко прикоснулась к моему лицу. Погладила висок, скулу. Пробежалась по бровям и заросшему подбородку.
Я закрыл глаза и наслаждался этой аккуратной, едва ощутимой, но такой необходимой мне лаской! Каждое прикосновение лучше всяких слов говорило мне о чувствах Али. О ее нежности, о желании заботиться. О том, что она соскучилась не меньше, чем я.
– Мне пора, – вздохнула, наконец, Аля. – Но я буду заходить время от времени. И ты, если что, дави на кнопку вызова.
– Ладно.
Ее руки исчезли с моего лица и из моей ладони. Я услышал легкие шаги и шорох открывшейся, а потом закрывшейся двери.
Аля ушла. Но теперь я знал, что она тут, рядом. Стоит нажать на кнопку – и она примчится, чтобы быть рядом. И пусть надолго задержаться не сможет, но и этих мгновений мне хватит, чтобы согреться в лучах ее нежности.
«Если хирурги скажут, что операция прошла хорошо, и пересаженная кожа приживется – признаюсь Алевтине, что люблю ее, – пообещал себе, плавно покачиваясь на волнах эйфории. – Пусть сама решает, нужен ли ей мужчина со шрамами на всю спину. Вдруг выяснится, что нужен?»
Раз моя любимая женщина, мать моего сына, ради меня устроилась санитаркой в ожоговое отделение, не побоявшись день за днем смотреть на обгорелые тела и окровавленные бинты, то уж зажившие раны ее точно не испугают!
46. Алевтина
Устроиться санитаркой в ожоговое отделение госпиталя оказалось проще, чем я думала: младшего медицинского персонала не хватало даже в этой престижной клинике.
Подписывая мое заявление о приеме на работу, заведующий поинтересовался, зачем мне это. Я не стала скрывать, что хочу быть рядом с любимым мужчиной. Заведующий был не слишком рад моему ответу.
– Если б не острая нехватка рук, я бы вам отказал, – заявил он честно. – Но отпускной сезон… текучка кадров… в общем, работайте. И постарайтесь сделать так, чтобы медсестры и другие санитарки на вас не жаловались.
– Жалоб не будет, – поклялась я.
Плетнев за те несколько дней, что я его не видела, исхудал еще больше. Глаза и щеки ввалились. На висках проступила ранняя седина.
Когда-то я думала, что жизнь послала мне страшные испытания! Женщину, которая так и не смогла подарить мне материнскую любовь. Предательство парня, которого я ждала из армии. Лишение родительских прав – неожиданное, несправедливое!
Теперь же я поняла: мои испытания – ерунда по сравнению с тем, что выпало на долю моего любимого мужчины. В том, что он для меня любимый, я уже не сомневалась. Это Родиона Зиновьевича можно было обмануть. От Зина скрыть свои чувства. Но себе-то не солжешь! Сердце про себя все знает!
Дежурить мне предстояло то в день, то в ночь, то целые сутки. Четкого графика не было. Впрочем, это меня не смущало ни капельки.
Никита в садик пошел охотно. И с дедом оставался без возражений. Только требовал, чтобы я обязательно звонила, чтобы пожелать ему то доброго утра, то спокойной ночи. Мог бы и не требовать: я и сама названивала Родиону Зиновьевичу по нескольку раз в день, чтобы убедиться, что у ребенка и у его деда все в порядке.
Работа, как и предупреждал Зиновий, оказалась грязной и тяжелой. Простое мытье полов и протирание пыли меня не смутили бы. И даже грязные горшки и утки меня мало напрягали. Намного страшнее и сложнее было перестилать койки больных, видеть их боль, слышать стоны.
Плетнев – не стонал. После первой встречи, когда не сдержался и прослезился, больше он себе слабости не позволял. В его темно-серых глазах появился стальной блеск. Он не улыбался, когда видел меня, но всякий раз с жадностью ловил мои прикосновения, открыто и откровенно наслаждаясь каждой мимолетной лаской.
Через неделю после того, как я вышла на работу, ему сделали первую операцию. Пообещали, что, если все пройдет благополучно, то повторные операции не понадобятся.
Я очень надеялась, что все будет хорошо. Видела, что Зин старается: без возражений съедает и выпивает все, что ему приносят. С благодарностью принимает лечение. Изо всех сил держится, не позволяет себе раскисать, верит в лучшее.
Как-то после утреннего обхода заведующий отделением, увидев меня, подошел, поздоровался и заметил:
– Если бы я знал, Алевтина, что ты так хорошо повлияешь на Плетнева, сам предложил бы тебе сидеть возле него сутками.
Слова доктора меня вдохновили.
– Есть хорошие новости? – спросила я.
– Есть. Пересаженные лоскуты кожи прижились. Начали зарастать эпителием незакрытые участки. Такими темпами через две-три недели можно будет твоего героя в реабилитацию переводить на долечивание.
– Долечивание? – не поняла я.
– А ты что думала? Как только кожа нарастет, так он сразу вскочит и побежит, как новенький? Не выйдет, к сожалению. Реабилитация потребуется длительная и серьезная: мышцы ослабевшие укрепить, суставы разработать...
– Укрепим. Разработаем, – заявила я уверенно.
– Не сомневаюсь, – хмыкнул заведующий. – С таким-то боевым настроем! Ладно. Занимайся своими делами, – отпустил он меня.