Сломанная вселенная (СИ)

– Иду я, друзья, этой верной тропой,
Пытаясь понять и душой, и умом — —
В чем смысл удивительной жизни земной?
А вдруг Диоген мне расскажет о том?

Максим даже захлопал в ладоши.

– Я же говорил, он сочиняет стихи на ходу.

Придумаем заискивающе прищурил несколько нижних глаз и с ярко выраженным любопытством спросил:

– А не может ли наш талантливый приятель облечь в рифмичную форму строительство моей великолепной башни? Ведь она, поглотившая столько физических трудов, стоит того, чтобы ей посвятили хотя бы маленькое четверостишие?

Алан ответил, почти не задумываясь:

– Желая сродниться с небес высотой,
Собой воплотив и мечту, и успех,
Она монолитной кирпичной стеной
Стремится всегда к Бесконечности, вверх!

Придумаем почему-то запрокинул голову и посмотрел в самую отдаленную точку неба, открыв при этом оба рта.

– Недурно… Весьма даже недурно! Я это обязательно запомню и напишу на ее стене.

– Ну, а я что говорил? Алан без проблем может импровизировать на любые темы, допустим… — Максим на миг замялся, его язык так и норовил упомянуть о мадригале для принцессы, но не желая слишком афишировать свои чувства, он вовремя перешел на другую тему: — Допустим, описать восход солнца…

Поэт кивнул, отрастил себе лишние четыре руки, затем вскинул голову вверх, как бы обращаясь к самому светилу, и выразительно произнес:

– Когда рождается заря
Из глубины ночи густой,
Тогда все то, что скрыто тьмой,
Светлеет ей благодаря.
Не наглядимся мы никак
На краски утренних лучей.
Ведь мир, повергнутый во мрак,
С зарей стал зримым для очей.

Максим не переставал удивляться — как Алан, лишенный глаз, при этом способен так тонко подмечать все вещи и события? Наверняка, он смотрит на мир каким-то внутренним взором, причем, доступным лишь ему одному.

Так, увлеченные благозвучными стихами, они и не заметили, как очутились на поляне, где уже собралось много жителей этого царства, большинство из которых Максим раньше никогда не видел. Но по этому множеству легко было догадаться, что поляна — та самая, к которой они и держали путь. Наконец, перед взором замельтешили знакомые и, кажется, в чем-то родные лица. Вон господин Философ… Присел на какой-то бугорок, держа в руках тетрадь и пишущий прибор, приготовленный для того, чтобы слово в слово записать Умную Мысль среди других научных трудов. Сюда пришел и Милеус. Ну, с ним все ясно. У него любопытство, кажется, основное хобби. Наверняка, он пришел самый первый и теперь лежал, растянувшись в объятьях мягкой травы, срывал растущие поблизости цветы, вдыхал в себя их аромат и затем отбрасывал в сторону. Лодочник… Кстати, где Лодочник? Максим поискал глазами среди толпы, уверенный, что тот все же решил на время оставить свой пост ради такого события — послушать самого Диогена! Его маститая фигура быстро появилась в поле зрения, так как он минимум в два раза возвышался над всеми остальными. Лодочник прибыл вместе со своими веслами, крепко зажатыми в левой части, его нижняя часть приминала множество травы — он сидел в терпеливом ожидании, надев на лицо маску полубезразличного миросозерцания. Взоры у всех то и дело устремлялись в сторону, где стояла большая бочка, закупоренная с обоих сторон. Изнутри не доносилось ни звука, ни шороха, ни каких-либо признаков жизни, и Максим даже на мгновение забеспокоился — не умер ли ее обитатель. Что если местное божество от чрезмерного аскетизма уже покинуло бренную плоть и ушло к своим друзьям-богам куда-то на небо? Увы! Такой трагичный поворот событий лишил бы его возможности хотя бы раз в жизни услышать настоящую Умную Мысль. Да и для остальных было бы разочарование не меньшее.

Придумаем, стоящий рядом, сиял всем своим видом, из чего можно было заключить, что он ничуть не обеспокоен подобного рода мрачными предчувствиями.

– Уже сейчас! С минуты на минуту он должен появиться!

Все переговаривались только шепотом, видимо, боясь потревожить размышления Диогена. Ведь может как раз в данный момент он довершает последние штрихи своей Умной Мысли, являющейся долгожданным плодом трехлетнего интеллектуального труда.