Сломанные девочки

– Ладно, пап. – Его пора было останавливать, потому что он садился на своего любимого конька. Малкольм развлекал жену политическими лекциями до тех пор, пока не умерла Деб. Хиппи – это навсегда. – В конце концов, никто не запретит нам добывать информацию из самых разных источников. Я обещала Джейми, что мы не станем вмешиваться в полицейское расследование, больше ничего.

– А мы и не вмешиваемся. Полиция проведет вскрытие, какое-то время поищет родственников, решит, что это «глухарь», и забудет об этом деле.

К Франции в 1945 году они и близко не подберутся. Но мы можем ее найти, Фи. Мы можем узнать, кто она.

Из-за переполнявших ее эмоций Фиона словно на секунду перестала дышать. Вот каким когда-то был ее отец – человек, чья фотография из Вьетнама в 1969 году висела в соседней комнате. Он был сложным человеком, требовательным, и его часто не бывало дома, но он излучал такую острую, вибрирующую жизненную силу, что людям вокруг него становилось физически больно. Когда он входил в комнату, воздух начинал потрескивать. Малкольм Шеридан никогда не вел вежливых бесед. Он был из тех людей, что могут при первой встрече заглянуть вам в глаза и спросить: «Вам нравится то, чем вы занимаетесь?» И если у вас хватало смелости ответить, он выслушивал вас с таким видом, будто это самая захватывающая история в мире. Такой она и была в тот момент. Отец Фионы был блестящим мечтателем, его мозг не знал покоя, вокруг него постоянно возникали неприятности, но самым потрясающим в нем всегда было его умение искренне заинтересоваться чем угодно.

Фиона не видела такого Малкольма двадцать лет. Он исчез в тот день, когда на поле рядом с Айдлуайлдом обнаружили тело Деб. Узнав, что Тим Кристофер убил его дочь, Малкольм замкнулся в себе и превратился в вялого, неспособного сконцентрироваться старика, иногда взрывающегося фонтаном ярости, который через какое-то время опадал и превращался в ровную гладь апатии. Мать Фионы, которая стойко терпела его характер до убийства, не выдержала. У нее пропали интересы, она отрезала от себя всех друзей. После развода она до последнего пыталась измениться и больше не быть матерью Деб и женой Малкольма.

Сейчас Фиона видела перед собой отблеск того самого Малкольма, о котором и через 20 лет люди говорили с почтением и ради беседы с которым бросали все свои дела. Малкольма, чья фамилия внушала такой трепет, что только благодаря ему Фиону еще не уволили из «Лайвли Вермонт».

Но она не могла сказать этого вслух. Они никогда не говорили о том, что произошло после смерти Деб. Это было слишком тяжело. Фиона собрала свои записи, стараясь не выдать себя ни голосом, ни выражением лица.

– Хорошо, – сказала она. – Тогда я оставлю эту задачу тебе. Мне нужно заскочить в «Лайвли Вермонт», а потом я собираюсь заняться поисками подруг Сони.

– Я позвоню тебе попозже, – ответил он, поворачиваясь в сторону кухни, и добавил, повысив голос: – Проследи, чтобы твой парень не напортачил с расследованием!

Когда Фиона выехала в сторону редакции, у нее зазвонил телефон. Энтони Иден. Она не стала отвечать – с ним можно поговорить и позже. Фиона умирала от голода, поэтому остановилась перехватить буррито по дороге, а затем двинулась к приземистому старому зданию, в котором располагался офис «Лайвли Вермонт», – единственное, которое редакция могла себе позволить. Было только пять часов вечера, но солнце быстро садилось за горизонт, напоминая, что скоро зима вступит в полную силу со своими метелями и заносами.

Джонаса она не застала – видимо, в этот день он против обыкновения ушел с работы вовремя. Фионе пришлось просить уборщицу открыть ей дверь. В офисе было пусто, а дверь в кабинет Джонаса была заперта. Вместо того чтобы звонить ему домой, Фиона написала записку на обрывке бумаги, которую нашла на столе: «Я заезжала, чтобы поделиться новостями. Пока немного, но кое-что все же есть, что уже неплохо. Позвоню завтра. Ф». Она сложила бумажку и просунула ее под дверь кабинета.

Папку с документами из архива она держала под мышкой. Она подошла к старенькой потертой картотеке, чтобы положить папку на место, выдвинула ящик – и замерла в нерешительности.

«Там есть информация о Кристоферах», – предупреждал ее Джонас.

И оказался прав. Пока читала документы, она запоминала каждую деталь, встречающуюся в связи с этим именем. Вот фотография с открытия «Бэрронс-отеля» в 1971 году, на которой Генри Кристофер, «известный местный инвестор и бизнесмен», как окрестил его корреспондент, пожимает руку мэру. Мужчины улыбаются на камеру, Кристофер одет во фрак. Он еще молод и похож на своего будущего сына. У его плеча стоит красивая яркая блондинка с натянутой улыбкой и в блестящем шелковом платье. В духе того времени она подписана под фотографией просто как «миссис Кристофер». «Илза, – подумала Фиона. – Ее зовут Илза».