Сломанные вещи

Но к понедельнику он перестал посылать сообщения на мой мобильник, и когда я увиделась с ним опять в школьном коридоре, он поднял мизинец и указательный палец, словно спасаясь от сглаза, и завопил: «Не убивай меня! Не убивай меня! Пожалуйста!» – пока остальные его дружки покатывались от смеха.

Должно быть, Эбби почувствовала, что задела мои чувства, потому что она наконец отстает от меня. Какое-то время мы продолжаем ехать молча. Как и всегда, я начинаю чувствовать себя лучше после того, как мы оставляем позади новый центр города с его отелями «Би энд Би» и ресторанами, где подают только то, что выращено неподалеку, а также когда мы отъезжаем от старого центра с его ресторанами фастфуда, автоматическими прачечными и магазинами оружия и опять оказываемся на улице с домами, скрытыми за густыми зарослями.

Эбби вдруг начинает говорить снова:

– А что, если вы так и не узнаете, что случилось с Саммер? Что, если вы так и не сумеете это выяснить?

– Что ты хочешь этим сказать? – Мы проезжаем мимо Уолдмэн-лейн, и у меня вдруг возникает желание повернуть руль направо, доехать до парадной двери дома Оуэна и въехать прямо в наше прошлое. – Я буду жить так же, как и жила. Все будет так же, как раньше.

В чем, собственно, и заключается проблема.

* * *

Высадив Эбби возле ее дома в начале Хвойной улицы, там, где Хвойная упирается в парк штата, я вдруг осознаю, что на улице Лесистой Лощины, я, видимо, повернула не туда. Я бесцельно кружу туда-сюда, пока мысли то и дело возвращают меня в прошлое. Я продолжаю думать об Оуэне, находящемся так близко, менее чем в миле отсюда, и у меня возникает такое чувство, будто между нами натянута гигантская резинка, грозящая утянуть назад. Но что мне ему сказать?

Что я ему скажу, если все-таки увижу его?

Что будет, если я его не увижу?

Я не замечаю незнакомой машины, запаркованной возле моего дома, пока не подъезжаю к ней почти вплотную. Я выхожу, уже наполовину разозленная и готовая наорать на любого доставщика еды из китайского ресторана, который попытается засунуть рекламные буклеты мне под дверь, когда вижу на крыльце высокого светловолосого парня, стоящего ко мне спиной и держащего под мышкой коробку. Правой рукой он прикрывает глаза от яркого света, пытаясь заглянуть в парадную прихожую дома.

Охваченная гневом и стыдом, я пускаюсь бежать по лужайке.

– Эй, – кричу я, – эй! Что вы?..

Он оборачивается, явно удивленный. И время застывает.

Он стал выше – намного выше, – и он по-прежнему худ, но зато спортивен. У него широкие плечи, такие, к которым хочется прислониться. Его шорты сидят низко на бедрах, а выцветшая темно-синяя футболка оттеняет цвет глаз. Его веснушки побледнели, волосы стали светлее. Теперь они похожи на пламя, просвеченное лучами солнце.

– О, – говорит он и опускает на крыльцо коробку, которую держал под мышкой. – О, – повторяет он. Как будто не ожидал меня здесь увидеть, несмотря на то, что стоит перед парадной дверью моего дома.

– Что ты тут делаешь? – ухитряюсь сказать я. Мой голос звучит так, словно он доносится с дальнего конца туннеля.

Он улыбается мне, показывая зубы, улыбается так широко, что кажется ненастоящим.

– Разве Бринн тебе не говорила? – спрашивает он. Я молчу, и он продолжает: – На застекленную террасу упало дерево. Дом должен быть выставлен на торги, но теперь…

– Нет, я имею в виду, что ты делаешь тут? Тут, здесь? – Мое сердце, кажется, бьется в самом моем горле, причем так часто, что возникает ощущение, будто я проглотила мотылька, который пытается вырваться наружу. Он изменился, он так изменился. И в то же время остался таким же. Он по-прежнему склоняет голову набок, когда размышляет, как будто пытается заглянуть под какой-то забор. И хотя его волосы стали светлее, на макушке у него по-прежнему торчит вихор, который он все так же приглаживает рукой, когда нервничает.

Но он мускулист, высок и привлекателен. Более того – он выглядит таким нормальным. Никто никогда бы не назвал этого парня Каспером или Кровоносом. Никто никогда не смог бы представить себе, как он прячется в шалаше на дереве или носит тренчкот, купленный на благотворительном базаре, или говорит о вероятности вторжения инопланетян. Впечатление создается такое, словно кто-то пропустил Оуэна через ту же тесторезальную машину для формования печенья, которая выдает на выходе девушек-болельщиц из группы поддержки, игроков в американский футбол и тех, кто приезжает на выпускной бал на лимузине.

– У меня не было номера твоего мобильника, – говорит он. Даже голос Оуэна изменился – теперь у него долгие-долгие гласные. – Я решил, что ты сменила его.