Она подобрала юбки и припустила к деревне, так что только пятки замелькали в пыли. Робер, усмехнувшись, пронзительно засвистел ей вслед, как свистят по зайцу, и уселся на большой валун у обочины. Славная девчонка эта Като. Уж не ее ли имел в виду отец Морель, говоря о моранвильских невестах? Тоже сирота, как и он, и осиротели они в один год, как и Аэлис, — «черная смерть» не делала различия между хижинами и замками. Сира Гийома спасло тогда лишь то, что он был в отъезде, где-то в имперских землях на севере, куда мор не дошел…
И не дурнушка, кстати. Родись она в знатной семье, ого, сколько бы копий было за нее сломано! Если бы ее одеть, причесать, совсем была бы хороша — даже волосы у нее такого цвета, какие воспевают труверы; недаром Аэлис держит ее подальше от себя, а камеристкой сделала черненькую Жаклин. Ему-то каштановый цвет волос Аэлис нравится больше, но сама она явно завидует белокурой Катрин.
Наверное, отец Морель прав, и думать о женитьбе ему самый возраст, но что же делать, если так получилось. Может, и в самом деле наколдовала тогда Аэлис со своим кубком? Да нет, это ведь раньше началось, много раньше, она была еще совсем девочкой, когда вместе отвечали отцу Морелю из катехизиса и географии, — потом в замке появился мэтр Филипп, и она стала заниматься с ним, но все равно прибегала в деревню или требовала, чтобы он пришел в замок… Как знать, не было ли это для нее просто игрой, не был ли он чем-то вроде одной из тех кукол, которые ей вырезал из липы столяр дядюшка Ги?
Он обернулся и посмотрел на мощную громаду замка. Сдвоенная надвратная башня с лениво шевелящимся под знойным полуденным ветерком знаменем Пикиньи, стены в выщербленных ребрах контрфорсов, а за ними — шиферные и черепичные кровли, невысокий шпиль замковой капеллы, круглый донжон и рядом выдвинутая углом Фредегонда. Спроси любого виллана — замок для них как ярмо на шее. Вроде бы и верно, а с другой стороны… понято, замок без деревни не проживет, ну а деревня — без замка? Ведь чуть что, чуть только пролетит молва о появлении в округе банды англичан или своих же рутьеров — все спешат укрыться в стенах, гонят туда скотину, бегом волокут добро. Вот и выходит — если бы не замок, от деревни давно уже осталось бы пепелище… Впрочем, не эти соображения мешали сейчас Роберу думать о замке так, как думают другие вилланы. Едва ли не важнее было другое: там, за этими грозными стенами, жила она — его Аэлис, его прекрасная любовь. Благодать — или пагуба и погибель? Да не все ли равно!
Захваченный своими мыслями, он не заметил подошедшей Катрин и опомнился, лишь когда она тронула его за плечо.
— Не очень задержала тебя, Робер? Я уж спешила как могла.
— Пустяки, мне не к спеху. Пойдем, или хочешь немного отдохнуть?
— Если ты не против, я бы с охотой посидела.
— Тогда садись. Вот сюда, места хватит! — И он похлопал рукой по шероховатой поверхности камня рядом с собой.
Девушка осторожно присела и замолчала, мечтательно глядя в дрожащее марево зноя. Как хорошо сидеть с ним вот так, рядом… Может, все-таки она ему нравится хоть немножко? Ведь согласился же он подождать ее, вернуться вместе. И сам позвал сесть рядом, хотя вокруг полно таких валунов… Она покосилась на юношу — тот сидел задумавшись, глядя куда-то вдаль, и Катрин стала разглядывать его смелее. Ах, если бы можно было глядеть на него не таясь, она не устала бы смотреть всю жизнь! Наверное, именно так должен выглядеть мессир святой Михаил — самый прекрасный и рыцарственный из всего небесного воинства…
— Робер! — тихо позвала она. — Робер, ты очень ее любишь?
— Кого? — ошеломленно спросил он.
— Госпожу Аэлис…
— Что за вздор! Чего это тебе пришло в голову.
— Зачем ты так, Робер. Я ведь не слепая! И зря ты сердишься.
Робер закусил губы и отвернулся.
Помедлив, Катрин робко коснулась его руки.
— Правда, Робер, не сердись! Разве любить — это зазорно?
— Много ты понимаешь в любви! И довольно болтать об этом, поняла? — добавил он резко.
— Как хочешь, — ответила она дрогнувшим голосом и опустила глаза.
Они долго молчали, думая каждый о своем. Жара становилась нестерпимой, Роберу захотелось под сумрачные своды замка.
— Может, пойдем? — повернулся он к девушке.
— Да, пойдем… — ответила та рассеянно. — Робер, я все хотела спросить, тебе охота нравится?
— Охота? Ясно, нравится, как же иначе! А чего это ты вдруг вспомнила?
— Ну просто… Вы же вчера опять ездили. Вот я все думаю… Жалко мне их!
— Кого это? — удивился Робер.
— Зверей, — вздохнула Катрин. — Особенно оленей. Они такие красивые, добрые, никого не трогают.
— Не говори ерунды, Бог для того и создал зверей, чтобы на них охотились.
— Не знаю… — покачала она головой. — Видела я раз, как гнали оленя… Так до сих пор не могу забыть, особенно его глаза… — Голос девушки дрогнул, и она поспешно отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.
— Опомнись, Катрин! Такое кругом творится, столько пропадает народу, а ты об олене. Да ты чего? Плакать вздумала, что ли? — Он, улыбнувшись, положил руку ей на плечо. — Будет тебе, глупая, нашла о чем плакать!