Сломленная (ЛП)

От мысли о мальчишеских микробах меня тошнило, и когда я подняла взгляд на маму, то увидела ее красные глаза и что бутылка дьявольского пойла стояла за ней на столе, и уже была наполовину пуста… я опоздала.

‒ Грязные руки и грязное лицо делают из тебя грязную развратную девчонку. Разве я не говорила никогда не играть в грязи с тем пацаном? Могу поспорить, ты позволила ему поцеловать себя! Посмотри на свои колени ‒ измазаны грязью. С маленькими девочками, которые играют в грязи, как свиньи, будут по-свински обращаться, ‒ невнятно пробормотала она.

Мамины глаза, как у монстра, видели меня насквозь. Она сморщила лицо, ее дыхание пахло в этот раз как виски больше, чем ее кожа. Она опять лакает дьявольское пойло из бутылки, уже выпив почти половину. Даже в семь лет я могла это определить; я знала, что это значило… меня изобьют. Ничто ее не остановит, я подняла взгляд на металлические часы на кухне, которые висели над мойкой ‒ пять вечера; отец придет домой через полчаса и, если она уже изобьет меня, то он не найдет причину наказать ее за то, что не держала меня в узде.

Она схватила меня за руку, сжав так сильно, что я почувствовала, как ее ногти вонзились в оборку рукава. Дьявол снова вселился в нее, она брызгала слюной, когда начала кричать на меня. Я не хотела испортить платье, мое любимое розовое платье в цветочек. Ей было все равно, ее руки так крепко держали меня, и так жестко, когда она потянула меня за ворот платья. То самое платье, в котором я ходила проведывать в больницу бабушку, от которой пахло мочой. Я так хотела, чтобы она поправилась и забрала меня из этой моей жизни. Но так не произошло, она только лишь прошлась пальцами по сборкам моего платья и улыбнулась. Это была последняя улыбка, которой она меня наградила. Эту улыбку я сохранила в своем сердце, спрятала в потаенный уголок памяти, где хранила самое ценное.

‒ Ты развратное грязное маленькое дерьмо! Посмотри, что ты натворила с платьем. Оно испорчено, испорчено! ‒ закричала мама, и это вывело меня из мыслей о бабушке. Ее руки сжались в кулаки у круглого ворота, и она рванула их в стороны, разрывая платье пополам. Задняя часть ворота впилась мне в шею, колени подогнулись, и я упала на пол. Поток воздуха коснулся моей голой груди и слезы брызнули из глаз. Когда я посмотрела вниз, то увидела, что платье было порвано спереди. Мое любимое платье, платье, в котором я навещала бабушку, пахнущую мочой, платье, которое одарили улыбкой.

‒ С маленькими девочками, которые играют в грязи, как свиньи, будут по-свински обращаться. ‒ Мама взяла деревянную ложку со столешницы, набрала ею чили из глиняного горшочка и плюхнула его в кошачью миску.

‒ Давай, жри ужин, как свинья, которой ты являешься. Позволила пацанам целовать себя. Может ты позволила им залезть себе под юбку?

Я не могла вымолвить ни слова, сердце заболело… я ненавидела ее. Пальцы на ногах болели от холода, а платье рваными лоскутами развевалось вокруг меня.

‒ Я тебя ненавижу, ‒ закричала я так громко, что мой живот завибрировал, а легкие горели.

‒ Ты даже не представляешь, что такое ненавидеть, ты коварная маленькая испорченная девчонка! Но не переживай, когда вырастешь и тебя заставят выйти замуж за нелюбимого мужчину, который принудит целовать его, ты поймешь, что значит кого-то ненавидеть. Когда твой папашка придет домой, то увидит, что ты натворила, ‒ ответила она, указывая пальцем на перед моего платья, а затем хватанула меня за шиворот и толкнула на пол, куда я приземлилась на колени и руки. ‒ Теперь жри ужин, прежде чем тебя накажут за то, что принесла грязь на кухню.

Она рукой наклонила мою голову к кошачьей миске, пока я не погрузилась в еду носом так глубоко, что уже не могла дышать. Она держала меня так ‒ на коленях ‒ до тех пор, пока чили не было полностью съедено, даже с остатками кошачьей еды на дне.

Она ударила меня ложкой по спине, прежде чем я успела подняться на ноги и убежать в свою комнату.

‒ Тебе лучше не выходить! Слышишь, Розали? Если не хочешь быть выпоротой, то держи свой шалавский зад в комнате… Розали!

Моя кожа покрылась потом, пока я ворочалась и барахталась в кровати. Меня окатило огромной волной бушующего страха и гнева. Яркие воспоминания из детства заполнили даже тайные уголки моего разума и заставили сердце неистово биться в груди. Слова, которые я ненавидела слышать, воспоминания, которые я скрывала глубоко внутри, пока мой разум не ослабевал и не выпускал их. Я слышала, как меня звали по имени в миг между сном и беспокойным возвратом в сознание.

«Роуз, пообещай мне, что выберешься». Я открыла глаза и замерла в постели, не понимая, где находилась. Секунду спустя, когда сознание прояснилось, я поняла, что мне уже было далеко не семь лет.

‒ Сибил! ‒ закричала я, затем отбросила одеяло и соскочила с кровати.