Сломленная

Легко сказать. Ноэли дает ему книги. Играет в интеллектуалку. Конечно, я хуже ее знаю современную литературу и музыку. Но, в общем, я не менее культурна, чем она, и не менее умна. Морис писал мне как-то, что доверяет моему суждению больше, чем любому другому, ибо в нем чувствуется одновременно «и образованность, и наивность». Я стараюсь точно выражать свои мысли, ощущения; он — тоже, и ничто для нас не может быть более драгоценным, чем эта искренность. Я не должна допустить, чтобы умничанье Ноэли ослепило Мориса. Я попросила Изабель помочь мне наверстать упущенное. Конечно, втайне от Мориса, иначе он будет смеяться.

Она все призывает меня к терпению. Она уверяет, что Морис по-прежнему заслуживает уважения, и я должна сохранить это уважение, так же как и наши дружеские отношения. Эти разговоры мне полезны. Пока я пыталась разобраться, теряя доверие, осуждая, я утратила верное представление о нем: это правда, что в первые годы его жизнь между кабинетом в фирме «Симка» и крошечной квартиркой с орущими детьми была бы совсем невыносимой, если бы мы так не любили друг друга.

Ведь все-таки ради меня он прервал стажирование в больнице, сказала она. У него были основания затаить обиду. Тут я не согласна. Он отстал из-за войны. Потом учеба стала раздражать его. Он хотел начать взрослую жизнь. В моей беременности были виноваты мы оба, а при Петэне не могло быть и речи, чтобы рискнуть на аборт. Нет, затаить обиду было бы несправедливо. Наш брак стал для него таким же счастьем, как и для меня. И одним из его главных достоинств было искусство в самых неблагоприятных и даже трудных условиях казаться все таким же веселым и нежным. До этой истории у меня никогда не было повода даже для тени упрека.

Этот разговор придал мне мужества. Я попросила Мориса провести вместе ближайший уик-энд. Мне хотелось вернуть нашу веселость и близость, немного забытые им, и еще — напомнить ему наше прошлое. Он не сказал ни да, ни нет: это зависит от его больных.

Среда, 27 октября. В конце этой недели он абсолютно не может уехать из Парижа. Это значит, что Ноэли не согласна. Тут уж я восстала. Впервые я заплакала в его присутствии. У него был удрученный вид: «О, не плачь. Я постараюсь найти замену». В конце концов он обещал, что найдет выход: он тоже хочет провести со мной этот уик-энд. Не знаю, правда это или нет. Но очевидно то, что мои слезы расстроили его. Я провела час в приемной у Маргариты. Она теряет терпение. Как, должно быть, долго тянутся дни! Представительница благотворительного общества обошлась любезно, но не могла разрешить ей пойти со мной погулять, пока нет официального предписания. Это, несомненно, результат небрежности, ибо я представила все гарантии.

Четверг, 28 октября. Итак, на субботу и воскресенье мы уезжаем. «Я нашел, выход», — сказал он с победоносным видом. Он был явно горд, что устоял перед натиском Ноэли, — слишком горд. Это говорит о том, что битва была жаркой и, следовательно, эта женщина для него слишком много значит. Весь вечер он, мне казалось, нервничал. Он выпил два стакана виски, вместо одного, как обыкновенно, курил сигарету за сигаретой. Он обсуждал маршрут нашей поездки с чрезмерной горячностью и был разочарован моей сдержанностью.

— Ты недовольна?

— Ну, конечно, довольна.

Но довольна я была лишь наполовину. Неужели Ноэли занимает в его жизни такое место, что он должен воевать с ней, чтобы провести со мной уик-энд? И неужели я дошла до того, что считаю ее своей соперницей? Нет. Я отказываюсь от упреков, расчетов, уловок, побед и поражений. Предупрежу Мориса: «Бороться с Ноэли за тебя я не стану».

Понедельник, 1 ноября. Все было так похоже на прошлое: мне даже казалось, оно возродится из этого сходства. Мы ехали сквозь туман, потом под красивым и холодным солнцем. В Нанси, перед решетками площади Станислава, что-то кольнуло меня в сердце: это было счастье, мучительное и потому необычное. Когда мы шли по старым провинциальным улочкам, я сжимала его руку в своей, а он иногда обнимал меня за плечи. Говорили мы обо всем и ни о чем, больше всего о наших дочерях. Он не может понять, как Колетта вышла за Жан-Пьера. Химия, биология. Он уже строил планы блестящей карьеры для нее, но мы предоставили ей полную свободу чувств, полную сексуальную свободу, и она это знала. Почему она увлеклась этим парнем, по существу никаким, настолько, что пожертвовала ради него своим будущим?

— Она и так довольна, — сказала я.

— Я бы хотел, чтобы это было по-другому.

Отъезд Люсьенны, его любимицы, огорчил его еще больше. Полностью принимая ее стремление к самостоятельности, он хотел бы все же, чтобы она осталась в Париже, занималась медициной и работала вместе с ним.

— Тогда она не была бы самостоятельна.

— Была бы. Она бы жила своей жизнью, а работала бы со мной.