Сломленные

Завтрашнее утро не за горами, и я жду не дождусь, чтобы приступить к оплачиваемым обязательствам: быть компаньонкой парню, который не может позаботиться о себе. Если не считать хромоты и издёвок, справляется он просто прекрасно. Даже представить себе не могу, что он захочет, чтобы я читала ему вслух классику, пока бы он барахтался в акварели. Мне вообще повезёт, если он позволит мне хотя бы находиться с ним в одной комнате.

Тщетность всего этого угрожает задушить меня, и я приступаю к разбору чемодана, который Мик поднял наверх для меня. С каждым лифчиком, забрасываемым в верхнее отделение комода, я продолжаю надеяться, что это поможет моему мозгу признать, что я остаюсь.

Но вместо этого мои мысли ступают на более смехотворный путь… размышляя над тем, какой лифчик Пол хотел бы увидеть больше всего. Размышляя о том, какими были бы ощущения, если бы он снимал его с меня. Размышляя…

О Боженьки, Миддлтон. Ты в одной порочной мыслишке от становления отвратительной извращенкой.

Когда я чищу зубы и умываю лицо в небольшой, но современной ванной, я с удивлением осознаю, что устала, несмотря на то, что солнце едва зашло. Я задаюсь вопросом, стоит ли мне проверить «Мистера Пола», но исходя из того, как свирепо он смотрел на меня и как я выскочила из его пещеры немногим ранее, мне не кажется, что ещё одна встреча с ним сегодня принесёт нам какую-нибудь пользу.

Переодевшись в пижаму, я сворачиваюсь калачиком на огромной кровати, уложив щеку на руки, вглядываясь в тёмное небо. Наконец ускользая в сон, я вижу не живописные водоёмы и лодки. Я вижу сердитые губы и восхитительные голубые глаза.

Впервые за долгие месяцы мои сны не об Итане. И не о Майкле.

Сегодня мои сны о ком-то куда более опасном, чем парни из моего прошлого.

Глава восьмая

Пол

В старшей школе я относился к футболу как к чему-то важному. И он всегда мне нравился, хотя и никогда не был моей настоящей страстью, как бы глупо это ни звучало.

Честно говоря, я был наполовину разочарован, когда мой тренер сделал меня КБ в начале первого курса. Квотербеку не нужно много бегать.

Вот моя страсть. Бег. Метание мяча с кучей других парней было ничем по сравнению с наплывом, который я получал от бега.

Прилетев в Афганистан, я бегал каждый день. Я бегал вокруг базы так часто, как только мог, после прибытия туда. А после возвращения… ну, скажем так: моё будущее содержит столько же надежды на способность бегать, сколько и на возможность летать.

Но у меня есть секрет.

Незначительный. Убогий, честно говоря. Но о нём никто не знает. Ну, я подозреваю, что Мик и Линди вполне могут знать, но они не осмеливаются упомянуть об этом.

Правда заключается в том, что бег — единственная область в моей жизни, в которой я позволяю светить крохотному лучику надежды. Не настоящей надежды. Потому что я не могу позволить себе думать, что это произойдёт. Однако я мечтаю о том, чтобы вновь начать бегать.

Это та самая мечта, которая заставляет меня отрывать задницу от постели каждое утро. Раньше, чем Линди, Мик или какая-нибудь унылая сиделка, которая притаилась в засаде до пробуждения… чёрт, да даже раньше солнца.

Я выхожу на улицу и притворяюсь, что бегу. Не физически, конечно. Моя нога даже отдалённо не способна выдержать такого рода фантазии. Но мысленно? Я бегу.

Это единственный случай, когда я использую трость. Отчасти потому, что никто не смотрит, но и потому, что трость даёт мне возможность идти дольше, дальше и быстрее. Всего милю или около того по тропе, вьющейся вокруг залива. Я ковыляю в предрассветной тишине и разрешаю себе притвориться всего на час, что бегу. Что я нормальный. И это моё время.

Конечно, с моим отшельничеством всё время принадлежит мне. Но это совсем другое. Я бы даже сказал «священное», если бы не звучало так абсурдно. Но, если не брать в расчёт рыбаков, — потому что это всё-таки Мэн, — я один. И эта уединённость отличается от остальной части моего дня, потому что она преднамеренная.

Это время дня — единственное время, когда я чувствую себя живым.

И я никогда даже подумать не мог, что это отнимут у меня самым изнурительным из возможных способов.

Оливия Миддлтон — тот самый человек, на которого у меня всю ночь стоял член, — бегунья. И даже хуже, она бежит по моей тропинке в моё время.

Бежит прямо на меня, и, несмотря на приличное расстояние, я точно знаю, что это она. Только о самом светлом хвостике и высоком стройном стане я был способен думать с момента того поцелуя.

Разворачиваться было бы бессмысленно. Она легко нагонит мой шаг, так что мне не остаётся ничего другого, кроме как ждать. И готовиться.

Я неспешно останавливаюсь. Довольно-таки плохо, что ей предстоит увидеть меня с тростью — будь я проклят, если дам ей лицезреть, как реально ковыляю.