Сломленные ангелы

Я захотел протянуть к ней руки, преодолеть небольшое расстояние, отделявшее наши стулья друг от друга, но Таня внезапно показалась мне столь же суровой и таинственной, как та вещь, которую мы собирались открыть. Я не мог придумать, до какой части ее тела я мог бы дотронуться, чтобы мое прикосновение не выглядело назойливым, откровенно сексуальным или попросту нелепым.

Момент прошел. Растаял.

– Пойду посплю, – сказал я, поднимаясь. – Советую тебе сделать то же самое. Сутьяди собирается начать с рассветом.

Она рассеянно кивнула. Ее внимание было занято чем-то другим. Возможно, она стояла лицом к лицу со своим собственным прошлым.

Я оставил ее в одиночестве посреди обрывков бумаги с техноглифами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я проснулся, чувствуя себя разбитым – то ли от радиации, то ли от антирадиационных препаратов. Из окна баббл-тента сочился серый свет, из головы выскальзывал недосмотренный сон…

Видишь, Волк «Клина»? Видишь?

Могильер?

Остатки сна окончательно развеялись, изгнанные звуком энергичной чистки зубов, доносящимся из ниши умывального отсека. Повернув голову, я увидел Шнайдера, он одной рукой вытирал волосы полотенцем, а другой наяривал электрической зубной щеткой.

– Доброе утро, – пробубнил он сквозь пену.

– Доброе, – я сел на койке. – Который час?

– Пять с небольшим, – он пожал плечами, словно извиняясь, и обернулся к раковине, чтобы сплюнуть. – Сам бы еще повалялся, но Цзяну приспичило заняться боевыми искусствами, а я чутко сплю.

Я наклонил голову, прислушиваясь. Нейрохимия донесла до меня звуки тяжелого дыхания и периодических резких хлопков свободно сидящей одежды, раздающиеся за стенкой из синтбрезента.

– Вот ведь долбанутый, – пробурчал я.

– Эй, так он тут не один такой. Я думал, это необходимое требование. Половина тех, кого ты нанял, долбанутые.

– Угу, но, похоже, только один Цзян из всех страдает от бессонницы, – я выкарабкался из койки, хмуро отметив, сколько времени потребовалось боевой оболочке, чтобы полностью проснуться. Может быть, именно с этим и пытался бороться Цзян Цзяньпин. Повреждения оболочки – неприятное напоминание, и, как бы слабо они ни проявлялись, предвещают грядущую смерть. Даже незначительные болевые ощущения, которые начинаешь испытывать по мере ее старения, включают в мозгу дисплей с обратным отсчетом. Время пошло. Тик-так.

Шрр-хлоп!

– Хайййиии!

– Ну да, – я с силой надавил на глаза пальцами. – Вот теперь я проснулся. Тебе щетка еще нужна?

Шнайдер вручил ее мне. Я взял из диспенсера новую насадку, включил и шагнул в душевую нишу.

Проснись и пой.

* * *

Ко времени, когда я, одетый и относительно бодрый, откинув полог спального отсека, вышел в общую жилую зону, Цзян уже слегка сбавил обороты. Стоя на месте, он медленно поворачивался то в одну, то в другую сторону, отрабатывая защитную технику. Стол и стулья были сдвинуты к стене комнаты, чтобы освободить середину, а входная дверь была открыта. Снаружи лился свет, голубоватый из-за песка.

Я достал из диспенсера амфетаминовую колу армейской спецсерии, открыл и принялся потягивать из банки, наблюдая за Цзяном.

– Ты что-то хотел спросить? – осведомился тот, когда его голова, следуя за правой рукой, описывающей широкую дугу защитного блока, повернулась ко мне.

Предыдущей ночью он подровнял машинкой темные густые волосы маорийской оболочки до двух сантиметров по всему черепу. Лицо, подчеркнутое стрижкой, было ширококостным и суровым.

– Ты каждое утро тренируешься?

Отрывисто:

– Да.

Блок, контрвыпад; пах и грудина. Он мог двигаться очень быстро, если хотел.

– Впечатляет.

– Необх-ходимость, – еще один смертоносный удар, по всей вероятности, в висок, проведенный после серии блоков, которые говорили об отступлении; весьма эффектно. – Каждому навыку нужна тренировка. Каждому действию – репетиция. Лезвие является лезвием, только когда оно остро.

Я кивнул:

– Хаяси.

Движения Цзяна чуть заметно замедлились.

– Ты читал Хаяси?

– Встречался с ним однажды.

Цзян остановился и пристально взглянул на меня:

– Ты встречался с Тору Хаяси?

– Я старше, чем выгляжу. Мы вместе совершали высадку на Адорасьон.

– Ты посланник?

– Был.

Какое-то время он, казалось, не находился с ответом. Я подумал, уж не решил ли он, что я пошутил. Но тут он поднес руки к груди и вложил правый кулак в согнутую левую ладонь, сопроводив это небольшим поклоном.

– Такеси-сан, если я оскорбил вас во вчерашнем разговоре о страхе, прошу прощения. Я глупец.

– Нет проблем. Я не оскорбился. Каждый из нас справляется со страхом по-своему. Ты как насчет завтрака?

Он указал на противоположную стену, к которой отодвинул стол. На столе в плоской вазе горкой лежали фрукты и нечто похожее на ломти ржаного хлеба.

– Ничего, если я присоединюсь?

– Окажете… честь.

Мы еще не закончили есть, когда вернулся – где бы он там ни провел последние двадцать минут – Шнайдер.

– Сбор в главном тенте, – бросил он через плечо, ныряя в спальный отсек и через несколько мгновений снова выныривая. – Через пятнадцать минут. Сутьяди, судя по всему, хочет, чтобы явились все.

И он снова исчез.