Сломленный рыцарь

Лев хмыкнул рядом со мной. И я воспринял это как небольшую победу, хотя с Леви я и не пытался помириться.

– Вон, Хантер и Луна не сводят с меня глаз. – Найт закрыл рот, потирая челюсть.

– Я знаю.

Вон сопровождает его даже в туалет в школе, хотя Вон выше того, чтобы ссать там. Луна ходит за ним тенью, когда он выходит из школы, да и я проверяю его каждый час. Хантер приходит ночью. Подозреваю, что в основном, чтобы укрыться от стада девушек, которые хотели с ним переспать. Мне плевать, пока он заботится о моем ребенке.

– Мне не три года, – сказал Найт.

– Я бы поспорил, – спокойно ответил я.

– Почему за мной бегают так, будто я младенец?

– Потому что ты такой же надежный – по крайней мере, пока ты не будешь трезвым целый месяц.

– Отсоси.

Хоть он и говорит всякие гадости мне, по крайней мере, он говорит со мной, а это уже что-то. Это все сейчас.

– Спасибо, – тихо сказал я.

Он посмотрел так, будто я сумасшедший. Думаю, что мне надо разобраться.

– Мне надо было отсосать и стать нормальным родителем еще несколько месяцев назад. С этого момента я буду отсасывать, как шлюшка в борделе, малыш.

– Я могу делать то, что я хочу. Мне уже восемнадцать, – Найт сказал это одновременно с кашлем Льва, который намекал на неподходящее место для подобного разговора.

– Да, – прошептал я, наклоняясь ближе к Найту. – Но ты хочешь стать лучше. Я знаю это. Я также знаю, зачем тебе это.

Служба началась с молитвы отца Малкольма, того же человека, который крестил Найта и Льва. Лично я не фанат религии, но Роза хотела, чтобы дети были крещеные, а я всегда делал то, что хотела Роза. После этого встала Эмилия, чтобы произнести речь о моей жене. После будет моя очередь.

Я попытался разрядить обстановку. Я не верю в загробную жизнь, но если есть хоть маленький шанс, что Роза смотрит на меня сверху, то она точно будет преследовать мою задницу до могилы недружелюбным привидением. Кроме того, у меня кончились слезы за последние две недели.

Я плакал каждую ночь.

Иногда в течение всей ночи.

Много раз с открытой дверью, когда Эмилия, Найт, Лев и мои родители могли видеть и слышать меня. Гордость – это роскошь, которую я не могу больше себе позволить.

Когда я пробрался с трибуны обратно на скамью, то ожидал, что отец Малкольм завершит церемонию, чтобы мы смогли приступить к самой неприятной части. Той части, где мне придется похоронить любовь всей моей жизни, где я, несомненно, сломаюсь.

К моему удивлению, следующим человеком, который прошел к подиуму рядом с гробом Розы, была иногда-девушка моего сына, Луна Рексрот. Ее шаги быстрые, немного торопливые. Что, черт возьми, происходит?

Луна Рексрот не разговаривает. Не собирается ли она выразить свою скорбь о несвоевременном уходе моей супруги телепатией?

Я почувствовал, как Найт зашевелился рядом со мной, дергая за воротник рубашки и вытирая рот. Он не может смотреть на нее без волнения. Плюс он в курсе, что она ненавидит толпы людей. Что, черт побери, все знают. Это вызывает вопрос – что она там делает?

Я бросил взгляд на Найта, спрашивая, что происходит. Он проигнорировал меня, не сводя глаз с ее фигуры в черном длинном платье.

Луна откашлялась и уткнулась взглядом в какой-то предмет, который сжимала в руках – блокнот. Она постучала по нему пальцем, слегка кивая, будто тихо разговаривала с кем-то.

Люди начали оглядываться, перешептываться. Весь город Тодос-Сантос в курсе, что Луна не разговаривает. Некоторые в курсе, что это селективный мутизм. Но некоторые не в курсе.

– Спаси свою девушку, – приказал я Найту, все еще не сводя взгляда с нее, переступающей с ноги на ногу, переворачивающей страницы блокнота.

Найт ответил мне, не сводя глаз с нее:

– Нет.

– Нет?

– Нет. Она не нуждается в этом. – Он задержал дыхание.

Я уже был готов встать и спасти дочь моего лучшего друга от провала, как она подошла к краю сцены и взяла маленький микрофон, возвращаясь назад в центр. Она повернулась на каблуках спиной ко всем и нажала на дистанционный пульт, проектор за гробом Розы ожил.

На экране появилось фото: Роза и Эмилия, когда им было не больше трех-четырех лет, с голыми задницами, с лохматыми, кучерявыми волосами одного оттенка. Они сидят в тазу с водой и улыбаются.

Луна развернулась назад к залу, сделала глубокий вздох и открыла рот.

– Есть что-то в любви – это неудобное чувство. Она раздвигает границы. Если бы кто-то из вас когда-нибудь сказал мне, что я буду стоять здесь и разговаривать с вами, то я бы рассмеялась вам в лицо. Молча, конечно.

– О господи.

– Она разговаривает.

– Ты записываешь?

Услышал я шепот позади себя и понял, насколько это некомфортно Луне, но я не могу не развернуться и не посмотреть на Трента, ее отца, сидящего позади меня. Он улыбался, смотря на сцену, его глаза сияли. Он буквально излучал гордость всем своим существом.

Весь зал затих в шоке, было так тихо, что был бы слышен звук падения иголки.

Я перевел взгляд на своего сына. Он улыбается.

В первый раз за месяц он кажется довольным.

Не удовлетворенным.

И не счастливым.

Но что-то обещающее есть в его взгляде.