Слон для Дюймовочки

– Подумала немного и ответила: «Всегда и во всем ему помогу». «Правильно, – согласилась Никитина. – Но представь, что тебя освободили, неужели не захочешь следователю подарок сделать?» Я согласилась: «Конечно, принесу что-то хорошее». И вот тогда она меня отвела в кладовку, сказала: «Ты знаешь, что у меня есть сейф. Но не в курсе, что там храню» – и открыла дверку. Я так удивилась, что не сдержала возглас: «Ух ты! Какая красота! Они настоящие?» «Конечно, – засмеялась Анфиса. – Егор Кириллович – умный человек. Что такое деньги? Бумага. Сейчас такие купюры в ходу, потом другие придумают. Некоторые люди картины собирают, но это большой риск: сегодня художник в моде, завтра – нет. Или ты не угадал, приобрел полотно, думая, что хороший капитал вложил. На старости лет захотел продать живопись, а та никому не нужна. А папа мой ювелирные изделия приобретал, да не абы какие, с историей». Потом она вынула из сейфа книгу типа амбарной, перелистнула, открыла одну коробку: «Вот, смотри! Колье «Хризантема»!» У меня аж дыхание перехватило! Такая красота! На золотой цепочке цветы, прямо как живые. Анфиса поняла, что я от восторга онемела, и засмеялась: «Ожерелье изготовил талантливый известный мастер, на листьях блестят капельки росы – это камушки драгоценные». «Сколько такое стоит?» – поинтересовалась я. «Сейчас точно не знаю, а лет двадцать назад, продав «Хризантему», можно было пол-Москвы купить, – ответила хозяйка, посмотрела в книгу и продолжила: – Вот что здесь о колье написано: принадлежало княгине Лобановой, это подарок ей на свадьбу от матери жениха».

Раиса протяжно вздохнула и продолжила:

– Чего греха таить, я хозяйке позавидовала. Анфиса может не работать, продаст кольцо из запаса или серьги – хватит средств ей на все свои удовольствия. А потом скандал случился. Приехал к ней сын Борис. Я впервые про наследника услышала, а он – вот он! Некрасивый, тощий, плохо одетый – июнь на дворе, а на парне сапоги зимние. Не удержалась, спросила: «У вас нет обуви по сезону?» Боря тихо ответил: «В детстве нас одевали, обували, кормили, но вечно в интернате жить не получится. Я больше не воспитанник, а вещей на летний сезон не дали. Мама не рада будет меня видеть, да я не стану ей надоедать. Насильно мил не будешь. Пришел денег один раз попросить. Мне надо где-то прописаться. Я хочу в институт поступить. Хорошо учился, две четверки только в аттестате». Мне парня жаль стало, но ответила ему: «Точно не знаю, но вроде воспитанникам интернатов государство комнату или даже квартиру дает». «По закону так, – согласился Борис, – да квадратные метры положены тем, у кого родителей нет, а у меня мать есть. Она от меня официально не отреклась. Не знаю почему. Может, вы в курсе? Когда мне двенадцать исполнилось, я обрадовался – подарок получил, конфеты в придачу. И в тот же день приехали муж с женой за мальчиком из младшей группы, усыновили его, забрали домой. Я у окна стоял, глядел, как мужчина ребенка несет, а женщина рядом идет. Такие счастливые. И тут воспитательница, Виктория Павловна, подошла, усмехнулась: «Тоже так хочешь?» Викторию Павловну никто у нас не любил – вредная была очень, – но ко мне она почему-то хорошо относилась. Я кивнул. Женщина засмеялась: «Выкинь глупость из головы, подростков очень редко в семьи забирают. Никому взрослые не нужны. Какая от вас радость? Только маленьких все хотят». Обидно стало, удивился: «Почему, когда мне три, четыре, пять лет было, меня никогда приемным родителям не показывали?» «Так у тебя мать есть, – сообщила воспитательница, – она от тебя не отказалась, отдала на время в связи с тяжелым материальным положением. Обещала навещать. И все, ни разу не приехала». Если отказа нет, то ребенок не сирота. Когда я из интерната уходил, Виктория Павловна дала мне адрес Анфисы Егоровны, сказала: «Может, кукушка тебе разок поможет? Ботинки купит летние!»

Раиса чихнула.

– Будьте здоровы, – быстро сказала я.