Слониха-пациентка

— Понимаю, но какие из них самые главные? Травы или что там?

— Месье, это самая необычная смесь. Но… — он перешел на таинственный шепот, — могу сказать, что в состав входит крайняя плоть кита.

— Совсем как кресла на яхте Онассиса, — сказал я.

Джон с улыбкой посмотрел на меня. Он взял пакет со снадобьем, попрощался с аптекарем, и мы покинули лавку.

— Что ты там говорил про Онассиса? — спросил Джон, когда мы направили свои стопы к ближайшему кафе попить чайку с мятой.

— Ты же помнишь, он мямлил что-то про крайнюю плоть кита? Я только один раз в своей жизни встречал упоминание об этом баснословном явлении. Пару лет назад кто-то писал в журнале «Спектейтор», что кресла на плавучем дворце Онассиса обиты кожей крайней плоти китов. Как мы с тобой прекрасно знаем, у китов такой вещи нет.

Впрочем, эта курьезная история подсказала нам тему для разговора за чашкой мятного чаю: одна из церквей в Италии гордится тем, что у нее в главном алтаре хранится крайняя плоть Господа нашего, предусмотрительно спасенная кем-то из присутствовавших при обрезании. Мы спорили по вопросу о том, должен ли был высохший кусочек этой кожи вознестись на небо со всем остальным телом Господа тридцать три года спустя.

Вернувшись к себе в комнату в офицерских казармах, мы развернули обертку и взглянули на приворотное зелье. Оно походило на древесный пепел и имело специфический запах.

— Ну что же, — сказал Джон. — Даже если оно не поможет X., он все равно увидит в этом оригинальный подарок. Не правда ли?

Два дня спустя «Эль-Хамисс» наконец-то вернулся в гавань и снова взял на борт мою команду, водолазов, матросов и все наше хозяйство. Военный контингент значительно увеличился в численности и, по-видимому, натащил еще большие груды оружия. Кроме того, по нашей просьбе нам выделили еще несколько катеров типа «Зодиак». В общем, на судне повернуться негде стало, а главное, что обострились проблемы с пресной водой: капитан предупредил, что, если мы хотим задержаться у Кап-Блана больше чем на пару-тройку деньков, воду придется строжайше экономить. Вода подавалась только час в сутки, а души были отключены вообще.

Мне повезло — в моем распоряжении была каюта помощника капитана, который был в отпуске, так что у нас с Джоном была ванная комната на двоих. Замечу попутно, что нового военврача, которого определили на наше судно, в отличие от предыдущего, хватило на целых два часа путешествия. Как и его коллега, он заявился ко мне с зеленым, точно яблоко, лицом, взял у меня таблетки стужерона и, возвращаясь к себе в каюту, облевал весь корабль. Дотянув с грехом пополам до каюты, он как хлопнулся на койку, так и не вставал с нее до конца экспедиции.

Когда мы снова прибыли в район Кап-Блана, погода была лучше не придумаешь. Солнце сияло с безоблачного неба, море было гладким как зеркало; и только небольшая качка делала его похожим на огромное кривое зеркало в «комнате смеха» на пляже в Блэкпуле. Развернувшись кормой к берегам, корабль снова застопорил машины, матросы заняли позиции на задней палубе возле пулемета, а мы стали наблюдать за береговой линией в бинокли. Приблизившись на «Зодиаке», мы наблюдали тюленей-монахов, промышлявших рыбу в одной миле от берега; но у берега, как и в прошлый раз, вздымались волны, оглушая нас своим громоподобным ревом, и не давали возможности проникнуть в пещеры. Все это было крайне огорчительно, и нам абсолютно ничего другого не оставалось, как дожидаться снова.

В ходе наших поездок вдоль берега в первый день я увидел нечто странное. Первоначально я подумал, что это какие-то необычные волны поднялись возле нашей резиновой посудины. Блестящие черные треугольники, с которых потоком текла вода, погрузились и исчезли, а затем поднялись еще выше — и на наших глазах появились два мощных, гладких, точно бильярдные шары, тела с характерными причудливыми отметинами, похожими на седла.

— Косатки! Смотрите, а вот еще! — крикнул Джон, стараясь заглушить рев волн, показывая рукой в противоположную от нашей лодки сторону. Спинной плавник третьей косатки был искривлен, но не совсем — это напоминало серп — значит, это плавала самка. Медленно отвернув от суши, мы стали наблюдать, как трио косаток — два самца и самка — плыло строго параллельно скалам и в сотне ярдов от них. Они проплыли мимо входов в «наши» тюленьи пещеры, а затем изменили курс, повернув на сто восемьдесят градусов. Затем они снова повернули, и их спинные плавники величественно разрезали воду, когда примерно через каждые тридцать секунд они всплывали на поверхность, чтобы вдохнуть воздуху. В общей сложности косатки плавали туда-сюда, преодолевая каждый раз до полумили. Я знал, зачем они здесь.

— Они караулят у тюленьих пещер, — прокричал я Джону. — Хотят схватить тюленей, которые будут входить внутрь или выходить наружу.

Джон кивнул мне в ответ; с его волос струилась вода.

— Значит, помимо всего прочего, косатки тоже угрожают жизни тюленей-монахов! — проревел он.