Слоновая кость

Ничего не сказала, но его пальцы продолжали медленно ласкать меня. Зачем он это делал? Почему противоречил себе? Зачем, если потом будет искать любой способ наказать себя за это?

Закрыла глаза, когда он осторожно опустил другую руку и начал медленно развязывать узел халата.

Следовало остановить его. Не хотела проходить через это снова. Не хотела снова оказаться во власти водоворота эмоций, чтобы потом ничего не чувствовать. Абсолютно ничего. Эта игра начинала утомлять.

– Хочу убить каждого, кто попытается причинить тебе боль, – сказал он, скользя рукой по талии, пока крепко не вцепился в белую шелковую ткань ночной рубашки. – Хочу сделать это, и осознание, что не могу, сводит с ума, – прошептал он, едва касаясь губами шеи, очень близко к уху.

В его голосе звучали страх и отчаяние, будто боролся со словами, слетавшими с уст.

Открыла глаза и уставилась на кухонную дверь. Он положил руку на спину и притянул к груди. Обнял меня, и я через секунду сделала то же самое. Подняла руки, обхватила его за шею и почувствовала себя намного лучше.

Неужели он передумал? Повлияла ли авария на его отношение ко мне?

Через несколько секунд он отстранился, словно вторя моим мыслям.

– Давай приготовлю тебе завтрак, – сказал он прежде, чем я смогла добавить что-либо еще.

Сидя на кухонном островке, наблюдала за ним, пока он разогревал молоко, добавлял в него мед, передавал чашку, а затем приступил к приготовлению блинов.

– Где ты научился готовить?

Все еще не могла поверить, что он обнял меня. Это вселяло надежду, но я не хотела придавать этому большого значения. Себастьян уже не раз поддавался порыву, а потом вел себя как ни в чем не бывало.

– Ну… а что мне оставалось, кроме как научиться?

– О чем ты?

– Я скитался по приемным семьям… Они не очень хорошо заботились о детях, поэтому решил взять дело в свои руки и научился готовить… Дети, которые были со мной, от души благодарили, а я обнаружил, что готовка помогает расслабиться.

Расти без родителей, должно быть, было очень тяжело. Могла это понять: хотя у меня был отец и красивый дом, много раз чувствовала себя очень одинокой.

– Однажды я прокралась на кухню в интернате и попыталась пожарить яичницу посреди ночи… Кухня загорелась, и меня исключили на три дня. Отец отказался забрать домой, потому что был занят, поэтому пришлось провести эти три дня в комнате.

Себастьян поставил передо мной тарелку с тремя блинчиками с черникой, оперся локтями на стол и озадаченно посмотрел на меня.

– Не могу представить тебя в интернате в окружении монахинь.

Я улыбнулась.

– Некоторые даже отказались от обета, утверждая, что если Бог послал меня на их путь, то это было для того, чтобы подвергнуть их испытанию, которое они не смогли преодолеть.

Себастьян тоже улыбнулся.

– Ты была настолько невыносимой? – спросил он и, прежде чем ответила, взмахом руки попросил помолчать. – Хотя лучше не отвечай.

Улыбнулась, запихивая в рот кусок блинчика.

– А ты… Почему пошел в армию?

Себастьян забрал с тарелки кусок блинчика и съел его, задумчиво глядя на меня.

– Когда тебе исполняется восемнадцать, государство перестает о тебе заботиться. Меня пинком выкинули на улицу, но это было ожидаемо… У меня тоже были плохие времена.

Я изумленно распахнула глаза, но он остановил меня, прежде чем успела что-либо сказать:

– Эти времена остались позади. Армия была единственным местом, которое привлекло внимание и где не нужно было платить, чтобы туда попасть.

Я кивнула, благодарная за то, что он рассказывал о себе, хотя что-то подсказывало, что это не вся правда.

Продолжала есть, а он молча наблюдал за мной. Больше не чувствовала себя неловко или неуютно рядом с ним. Вспомнила губы и руки, ласкающие пальцы, запутавшиеся в его каштановых волосах. Поняла, что краснею, не в силах ничего с этим поделать…

– Расскажешь о кошмаре? – спросил он меня, когда я доела последний блинчик.

Подняла взгляд от тарелки и уставилась на него.

– Ничего необычного. Все вокруг умирали, а я просто стояла и смотрела.

На кухне воцарилась тишина.

– Думаю, следует пойти принять душ, – сказала я, вставая. Нужно было уйти. Себастьян на мгновение озадаченно посмотрел на меня, но затем кивнул.

– Мне тоже, – сказал он, обходя стол и сопровождая меня в гостиную.

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и я почувствовала, как между нами вновь разверзается пропасть.

Быстро попрощалась и поднялась по лестнице.

–

После душа, вопреки ожиданиям, не почувствовала себя лучше. Габриэлла пришла в спальню, с восторгом открыла коробки и помогла одеться. Она всегда хотела, чтобы папа отвез ее на ипподром «Фэйр Граундс».

Однажды я была наездницей на полосе препятствий, которая была организована для сбора денег для «ВМС», но даже тогда мне не разрешили остаться на вечеринке после скачек; вот почему удивила просьба отца.