Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— Так вот, — сказал оберфюрер, — в старое доброе время на состязаниях по французской борьбе в Гамбурге — при закрытых дверях, без публики, счет по схватке велся честно, без фальши, накидывания или сброса очков. Без циркового ажиотажа, как обычно боролись на публике. Я внимательно изучал пожалуй все, что относится к нашей карательной деятельности. Ревизовать то, что было, я не буду. Нет ни времени, ни желания. Вранья слишком много, Ланге. Слишком. Вот что. И цифры разгромленных групп завышены, и какой-нибудь группе из пяти пленных и трех баб, извините, придается статус таинственной пещеры Али-бабы с сорока разбойниками, хотя их всего восемь. Это далеко не гамбургский счет. Все это направляется в Берлин, там ахают, охают, а здесь все на месте крутится без изменений. Уменьшения террористов не замечается. Если в Риге фактически действуют 100 террористов, а вы дали цифру в Берлин, что было их 1000, но 500 уничтожено, то это не по-джентльменски. И мы в Берлине прекрасно можем спать, вот-вот ожидая гибели еще четырехсот, но которых, извините, нет в природе, ибо действуют-то те 100, которых мы не поймали до сих пор. Агенты ваши, извините Ланге, измазаны в крови по уши, компрометируются слишком большой близостью с вами и подвести под удар какое-нибудь значительное формирование они не в состоянии…

Разговор для Ланге был неприятен. Конечно, оберфюрер с его колокольни был прав, но как тут развернуться, если массы этих молодых и совсем юных фанатиков бьют выверенный, подобно часовому механизму, немецкий профессионализм, не считаясь ни с какими потерями. Москва, русская фронтовая разведка засылают своих диверсантов все чаще.

— Я понял вас, оберфюрер, под вашим руководством работа пойдет более четко. Оправдываться не буду. Думаю, не к чему.

Панцингер одобрительно кивнул.

— Давайте используем до предела, — сказал он, — нашу находку — «Рижский партизанский центр».

— Вы полагаете, оберфюрер, послать намеченных в партизаны Панченко и других тоже от имени «центра»?

— Ни в коем случае, что вы, Ланге, — замахал салфеткой Панцингер. — Повтор, дубляж, трафарет. Отношусь к этому резко отрицательно. Появятся противоречия. Провалимся. Насколько ни примитивен противник, но он начнет сравнивать, а сравнение всегда конкретно. Возникнут накладки. От Графа они получат данные об организации в Риге, это хорошо. Это их воодушевит. Каждый мечтает о союзниках. Но можно ли верить этой организации? Они захотят подключить к перепроверке других людей, наших людей, ну, может, и своих тоже. Пожалуйста. И мы подготовим второе действие Пьесы. Интрига нуждается в развитии. Сейчас я вас прощу об одном. В октябре мы планируем заслать из Риги в партизанский край несколько своих людей. Возьмите все группы, которые туда пойдут, под свой личный контроль.

— Слушаюсь, господин оберфюрер.

— Они должны подтверждать наличие этого «центра» в Риге, иначе Граф окажется на мели. Но Графа перед ними не раскрывать. Где тонко, там и рвется.

Ланге наклонил голову в знак согласия, затем, увидев благожелательную позу оберфюрера, решился:

— Простите, шеф, хотел спросить о «Красной капелле», как удалось схватить столь большое количество участников?

— С конспирацией у них было поставлено дело дрянновато. Москва сама дала нам в руки адреса руководителей «капеллы». Русские черпали от них информацию огромными порциями, однако я не верю, чтобы они доверяли немцам полностью. Они эксплуатировали их на износ, не заботясь о перестройке группы, ставшей гигантской. В разведке масштабность гибельна. Если бы русские не думали, что их шифр запаян, как консервная банка, которую невозможно вскрыть, сузили круг руководства резидентуры до минимума и ввели способы связи, ваш покорный слуга еще продолжал бы носиться по Германии с радиопеленгаторами и не знаю с чем еще, а не завтракать с вами в этом уютном ресторане. Со стороны русских с «оркестрантами из капеллы» работали явно непрофессионалы, — Панцингер сделал паузу, подбирая слово, — какие-то олухи. Они сами загубили свой агентурный потенциал в Германии…

Граф добрался к концу дня до Пасиенской волости. Был он бодр, весел, улыбчив и смотрелся эдаким петушком. По дороге он подремал. Правда, больше делал вид, что спит, чтобы не влезать в разговоры попутчиков. Ему лишние вопросы были ни к чему. Он даже с некоторым чувством жалости посмотрел, как Эрис протопал в местный полицейский участок, чтобы прокоротать там время до ночного поезда обратно в Ригу. Сам же он сориентировался по рассказу Стефании и отправился в пасиенскую больницу, где должен был встретить Адель. Стефания объяснила, что прокладывать к ней путь прямо в Пирогово было неразумно, на каждого чужого внимание обращалось чисто деревенское, т. е., как истолковал Граф, как на живого негра. Ему повезло, он сразу выскочил на Адель.