— Дмитрий Александрович, там презентация буквально из пары картинок, так что, думаю, три минуты — не страшно.
Дмитрий хотел сжать кулаки, но сдержался и просто сложил ладони, как будто собрался молиться.
— Вот, а потом мы спрашиваем, что у нас за страна!
Как только он сказал про страну, все замерли, стали смотреть перед собой на стол. Никто не собирался смотреть на стол, и спроси у каждого, он сам бы не ответил, почему это сделал. Но так получилось, что десять человек разного возраста и жизненного опыта моментально посмотрели на стол.
Дмитрий не обратил на это внимания.
— Три минуты не страшно?.. А сколько страшно? Четыре? Семь и шестьдесят две сотых? С какого момента должно стать страшно?
Он хотел сказать «четыре? пять?», но в последний момент решил, что нужно сказать еще точнее, с десятыми. И мозг подсказал почему-то калибр патрона для автомата Калашникова. Может быть, мужчинам, особенно тем, кто постарше и служил, Виталию и Валерию Петровичам, это о чем-то сказало. Но и все остальные, десять человек разного возраста, мужчины и женщины, даже не зная этого, почувствовали магическую силу цифр. И не просто стали смотреть на стол перед собой, а сделали взгляд прозрачнее, как бы говоря: «Я не то, что смотрю на стол — я даже на стол не смотрю, вообще — меня тут нет. То есть: «не я» «не на стол» «не смотрю». Дмитрий решил говорить проще, объяснить им…
— Вот у нас было написано в расписании: встреча в двенадцать. Я — очень простой человек, я это воспринимаю буквально. Двенадцать — это двенадцать, просто двенадцать. Что может быть проще? У меня нет в голове такого узла, который думает: «Наверное, двенадцать — это двенадцать ноль три»… Почему кто-то считает, что может забрать время чужой жизни?
Васильев и Гена подняли глаза на приезжего молодого человека, как бы присоединяясь к боссу и требуя ответа. Дмитрий оказался у окна, вскинул руки.
— Просто представьте себе, что это не три минуты вообще, не три минуты сейчас, а последние три минуты вашей жизни!!! Наверное, вы бы не сказали, что не страшно!
Теперь уже все подняли глаза. Его мысль выглядела бы доходчивее, если бы стены переговорной были не закатаны в белый цвет, а разрисованы сценами ада, изображающими мучения грешников.
— Представьте! Прожить еще три минуты, даже минуту!.. Но для вас, видимо, жизнь бесконечна, времени не существует…
Он отвернулся от подчиненных и посмотрел на Москву. С тридцатого этажа было видно много людей. Пусть мелко, но отчетливо. И Дмитрий не был уверен, что каждый из них куда-нибудь не опаздывает, кого-нибудь не подводит…
Так тепло и спокойно было сегодня утром, когда он шел к Маше с кофе и круассанами… Да… Сегодня… День не закончился… Хорошо, что он такой длинный. Или плохо. Зачем он сейчас толкнул эту речь? Да еще с такой театральной жестикуляцией. Ему бы пошло быть одетым в одежду священника. Дмитрий покачнулся и продолжил:
— Я понимаю, когда человек опаздывает на час — значит что-то случилось. Даже на двадцать минут — как ни странно, это нормально. Бывает. Мы же живём в материальном мире. Гигантская пробка, трубу прорвало дома, мало ли что… Но если человек опаздывает на три минуты, значит ничего этого не произошло, значит он, в принципе, пришел вовремя. Просто чуть дольше пил чай, чуть дольше сидел в фейсбуке, и у него не хватило той элементарной внутренней дисциплины, чтобы в какой-то момент встать, просто встать и совершить действие… Совершить действие.
— Как вы себя чувствуете, Дмитрий Александрович? — спросил Сережа.
Что? Им кажется, что он себя плохо чувствует? Не нужно переводить разговор на другие темы! Он подошел к молодому человеку.
— Вас же поселили в отеле прямо рядом, в нашем комплексе. Транспорта нет, трубы нет. Идти здесь десять минут по коридорам. Следовательно, нужно было выйти просто в 11:50, чтобы успеть…
— … А вы, видимо, вышли в 11:53, — закончил Сережа мысль шефа.
Дмитрия немного отпустило. Может, этот командировочный и не был так уж виноват, просто он как-то соткался в одного человека из унитазного консультанта, утреннего бармена, и еще из десятка подобных людей, которые встретились в последнее время. Что-то менялось в жизни. Если раньше Дмитрий был один, а людей — несколько миллиардов, то со вчерашнего вечера, когда он одновременно лежал на кровати и стоял у стены в отеле, он уже был не совсем один. Зато все остальные люди стали, наоборот, каким-то одним человеком, у которого менялись внешность, пол, но это было не важно. Этот один был просто «какой-то человек», который не являлся им, Дмитрием.
Проповедь удалась и хорошо, что заняла немного времени: минуты три, не больше… Что же получается? Что он, отчитывая другого за украденные три минуты, сам потратил еще три? Чем он лучше?
Зашла Ксюша, принесла чай.
— Осторожно, — сказала она, — очень горячий.
Горячий — это кстати. Кипяток (сто или, ок, девяносто восемь градусов) не нужно, а просто горячий — очень хорошо. Знобит.
Сделал пару глотков.