Поужинали, посмотрели смешные ролики в интернете. Потом он лежал в мансарде, глядя в окно на крыше. За городом ночное небо было по-настоящему ночным. Вдруг подумалось, что чернота уйдет, если отворить фрамугу. Он встал на стул, повернул ручку и, упершись головой, надавил на стекло. Рама тяжело пошла вверх, потом вернулась на место, но за эту секунду показалось, что там есть какой-то свет. Хотя, может быть, это просто от давления что-то вспыхнуло в глазах. Перед второй попыткой Дмитрий встал поудобнее, повернул голову и посмотрел на кровать.
Он лежал на ней ровно, солдатиком, прижав руки к бокам, как мертвец или как прилежный ребенок. Отсюда, со стула, он казался таким беззащитным, захотелось подойти и обнять, успокоить. Хорошо, что здесь не было никого. Если бы Сергей или Таня увидели, как он одновременно лежит в кровати и стоит на стуле, стало бы неудобно. Сегодня утром, в цветочном магазине… Когда?.. Ну да, сегодня утром… Все еще длится «сегодня»… В цветочном… Чудо… Тюльпаны не в сезон… И злость на этого гибэдэдэшника… Дмитрий никогда не злился, но вот сегодня… Да, сегодня… вечером… Когда ехал в поселок, гибэдэдэшник махнул палочкой, проверил документы.
— А давно вы переехали из… — и он назвал город, откуда Дмитрий родом.
Дмитрий удивился:
— А как вы догадались, у меня же московские номера?
Гибэдэдэшник посмотрел недобро.
— Быстро вы, Дмитрий Александрович, свою малую родину забыли… Счастливого пути.
Вернул документы.
Дмитрий, еще не понимая, что обиделся, отъехал, но потом понял, что обиделся и задним ходом вернулся к полицейскому.
— Какие-то вопросы?
— Да, — вышел из машины, — я не очень понял вашу фразу.
— В смысле?
Гибэдэдэшник привык, что люди быстро уезжали от него при первой возможности. А этот странный тип такой возможностью не воспользовался.
— Вы сказали что-то про малую родину, про то, что я ее забыл.
— И что?
— Все просто: я не помнил, что на правах написано место рождения, и удивился, откуда вы могли его узнать. Вы же восприняли это, как то, что я стесняюсь своих корней, как попытку казаться коренным москвичом…
— Я…
— Вы — государственный служащий, такой же, как сантехник или дворник. Оттого, что у вас есть погоны, пистолет и возможность, так, «низачем» останавливать людей, от всего этого у вас возникло ощущение своей социальной исключительности, возможности управлять. Вслед за этим у вас появилось ложное ощущение своей моральной исключительности. Но по какому праву вы даете личностные оценки? Даже священник не может так делать. Это удивительно бестактно. Более того. Я мог бы сказать, что ваш комментарий был столь быстрым и реактивным, оттого что вы взвалили на случайного встречного все собственные комплексы: как минимум, комплекс провинциала. Это ясно из вашей риторики и даже из говора: я провел на Каме много времени, у вас пермский выговор.
Гибэдэдэшник молчал.
— Я мог бы добавить, что этот шансон, который сейчас доносится из вашей машины, — это попытка казаться самому себе супермужиком, и что это очень искусственный метод решения тех сексуальных проблем, в которых вы сами себе не признаетесь, включая страх неудачи в интимной жизни и латентный гомосексуализм.
Гибэдэдэшник открыл рот.
— Вы остановили меня и отняли три минуты моей жизни, вы решали: ехать мне или оставаться на месте. Вы подсознательно решили остановить именно недоступную вам модель автомобиля, в которой, наверняка, сидит мужчина, стоящий выше вас по социальным и финансовым возможностям. Вы хотели три минуты управлять им и доминировать. Любой психоаналитик скажет, что это скрытая, неосознанная форма обладания, вы сейчас испытали удовлетворение. Такой быстрый секс за три минуты. У вас тонко организованная психика, у вас сейчас кризис. И вместо того, чтобы решать эти проблемы, направить энергию освобождения внутрь, вы направляете ее вовне, получаете дозу, как наркоман, ведете себя безобразно… Все это я мог бы вам сказать, но не скажу, потому что это было бы бестактно. Такое можно сказать другу. А мы незнакомы.
Утром, возвращаясь после бессонной ночи от Васильевых, он снова проехал мимо этого поста. Там стоял уже другой полицейский. Было видно, что он хотел его остановить, но разглядел машину и не стал. Возможно тот, первый, передал «по смене», что есть очень странно ведущий себя человек, что его лучше не трогать. Мало ли: трасса понтовая, почти правительственная, себе дороже.
Третьи сутки без сна начались с того, что Дмитрий на въезде в Москву чуть не врезался в красную «шкоду», а потом чуть не упал у себя дома на лестнице. Он уделял много времени физкультуре и всегда поднимался на восьмой этаж пешком. И вот между третьим и четвертым его повело, голова закружилась, он схватился за перила. Держась за них, дошел до лифта.
Около десяти пришел идеальный сантехник. Разулся, поздоровался, стал устанавливать унитаз.
— Идеально подходит, — улыбнулся он, — у вас очень хороший вкус. Обычно, когда замену делаем, такую ерунду люди себе покупают.
— Что тут особенного? Я просто следил за оттенками белого.