Слова

Антоныч прибыл домой в хорошем алкогольном заводе. Мельком посмотрел на хмурое лицо жены своей, Андреевны, и понял, что рассчитывать на добавление не придется.

— Во, молчит — и то хорошо, — сказал внутри себя Антоныч и продолжил опять же беззвучно: — Если б бабы всегда молчали, им бы цены не было.

Он неприкаянно походил по квартире, посовал нос во все углы и ничего не нашел. Жена молча, неподвижно, как памятник, смотрела телевизор. На душе у Антоныча было неспокойно, он испытывал томление какое-то, какие-то позывы сродни неутоленной жажде. Возвращаться обратно, откуда он пришел, было поздно, да там все уже было и выпито, в доме он ничего не нашел. Тогда Антоныч вспомнил, что в сарае у него была «ханырка», в которой он частенько прятал спасательную дежурную бутылку.

В каком бы опьянении Антоныч ни был, он всегда помнил, есть она там или нет. Вот и сейчас, когда прошли новогодние и рождественские праздники, он точно знал, что там ничего нет. И тем не менее Антоныч, сидя на кухонной табуретке, с мечтательной улыбкой представил, как он идет в сарай, достает из «ханырки» бутылку вина и неспешно, нежными глотками отпивает его. У него даже появились глотательные движения. Антоныч встал и медленно, оцепенело двинулся к сараю. Он знал, что этого не будет, но ему очень хотелось, и Антоныч, никогда сознательно не веривший в Бога, начал шептать, причитывать:

— Господи, если ты есть, сделай так, Господи, чтобы она там была, прошу тебя, Господи. Господи, тебе же это не трудно сделать, сделай так, Господи, чтобы она там была, прошу тебя, Господи!

Войдя в темный сарай, он как бы почувствовал бутылку на расстоянии, он даже знал, какая она. Антоныч торопливо прошел в дальний левый угол, с нетерпением, но четко запустил далеко в щель руку. Рука его коснулась холодного тела бутылки. Потрясенный Антоныч медленно вытащил ее, поставил на пол, нашел спички, зажег одну из них и осветил бутылку. Перед ним стояла его любимая «Анапа». Внутри у Антоныча все замерло, он даже протрезвел, потом где-то в груди появилась заполненность чем-то легким, и от этого места начал исходить как бы ласковый свет и тепло. Пить не хотелось, вино стало чуждым ему и безразличным.

Антоныч вспомнил, что нечто подобное он испытывал примерно год назад, да-да-да, как раз тоже на святках. Утром он тогда проснулся с противным состоянием похмелья и, ничего не добившись от жены, вышел из дома. Идти было некуда, в «ханырке» пусто. И тогда у него возник замысел — сделать пару посылочных ящиков, срочно продать их, и поправка здоровья ему была бы обеспечено.

Вначале фанера пилилась плохо, неровно двигалась пила, затем движения стали точными, выверенными, и, словно играючи, Антоныч сделал первый ящик. Поставил его на верстак, крепко похлопал ладонями со всех сторон и остался доволен.

Сидел, курил и смотрел на ящик. Начал представлять, как одна семья, ну, предположим, дед с бабкой заполняют чем-то посылку, а другая семья — и в ней обязательно как бы внучок — открывают ее с нетерпением, достают содержимое и радостно удивляются, а внучок так и ходит вьюном вокруг посылки. Антоныч встрепенулся, подошел к ящику и сделал пропилы в нем, чтобы можно было пропустить шнур, и тогда посылку будет нести удобней. Потом представил, что острыми углами ящика можно порвать одежду или там чулки, и большим драчевым напильником ликвидировал углы. Ящик получился округлым, ловким, таких Антоныч раньше не делал. Точно таким же он сделал и второй ящик и тоже долго смотрел не него. Пить не хотелось. От теплого ласкового ощущения в груди Антонычу стало тесно в сарае, он взял снасти и пошел на подледный лов.

Вот и сейчас, ощущая то же самое тепло, Антоныч смутно улавливал связь между тем состоянием, прошлогодним, и теперешним. Опять же смутно и трепетно он понимал, что прикоснулся к чему-то важному для себя, может быть, самому главному в жизни. Антоныч взял бутылку и пошел в дом. Молча поставил вино на середину стола. Андреевна испуганно-удивленно спросила:

— Отец, откудова у тебя это?

— Господь Бог послал, — значительно ответил Антоныч и пошел спать.

С тех пор Антоныч на пьет. Позже он узнал от соседки под большим секретом, что в тот самый вечер Андреевна, увидя, что муж пришел домой под хорошим хмельком, вынесла под фартуком тайком «гостевую» бутылку вина и впопыхах, наугад, засунула ее в сарае в ту самую «ханырку» Антоныча, ничего не подозревая о ее существовании. Андреевна настрого предупредила соседку не говорить всей правды Антонычу. Ей казалось, что если он узнает правду, то непременно запьет.

Антоныч узнал все это, но не запил. Он стал жить по каким-то своим внутренним правилам. Он не понимал ясно смысла этих правил, как и смысла жизни вообще, но определенно чувствовал связь между ними и тем легким, светлым теплом в груди, которое у него появилось и которое как бы распространялось на окружающих.

Как-то Антоныча спросили о чудесном, потустороннем, имея в виду и его собственное отрезвление. Антоныч улыбнулся слегка и ответил вроде бы не к месту сказанной приговоркой, впрочем, им же и придуманной: