Слова и смыслы. Мировоззрение и картина мира: ассоциативный словарь

Думается, что потребность время от времени составлять тезаурус употребляемых слов, выявляя их изменяющуюся многосмысленность, оправданна. Важно время от времени вновь указывать, каким сейчас значением слова наделяются, кто и какой смысл в них вкладывает, какие ассоциативные образы от этого слова рождаются. Этим мы обогащаем друг друга: познав мир чужих образов, смыслов, ассоциаций, мы и свой мир делаем полнее, богаче, разноцветнее. Не обмениваясь собственными смыслами и значениями общеупотребительных слов, мы будем неточно воспринимать друг друга: я  буду хотеть передать одно, а у воспринимающего слушателя или читателя будут возникать другие образы и эмоции. Но мы при этом можем считать, что полностью понимаем друг друга, поскольку произносим всем знакомые, общие для всех слова, что эти слова порождают друг в друге именно те образы и те эмоции, которые мы хотим друг другу передать. На самом деле часто это бывает совсем не так. Когда эти «разночтения смыслов» происходят в быту, возникают недопонимания с самыми разными бытовыми последствиями. Когда это происходит в общественном информационном пространстве, последствия куда как важнее. В науке и технике разночтения понятий стараются не допускать: за точностью терминологии следят,  – а вот в политике, например, эта понятийная вольница становится порой весьма драматичной! Призывы к свободе и демократии часто вводят в заблуждение, потому что у каждого свое понимание свободы и демократии, но каждый думает, что у остальных – такое же, как у него. В действительности оказывается, что, пойдя за политиками в «царство свободы», можно оказаться в обществе, воспринимаемом вами скорее как тюрьма: просто у вас и у политиков были разные смысловые наполнения слова «свобода».

И еще одно рассуждение – о письменном слове. Китайцы и другие народы с иероглифической письменностью, не воспроизводят фонетику слов. У них запись слов как таковых просто отсутствует, вместо слов используются иероглифы, каждый из которых несет в себе целый набор ассоциативных образов, с помощью которых передаются смыслы, отображаются слова. У нас и большинства других народов сложился иной подход: буквы передают звуки, из которых сложены слова. Но элемент графической образности все-таки у нас тоже присутствует, некоторые слова мы воспринимаем, так сказать, целиком, причем с целым шлейфом зрительных и эмоциональных ассоциаций. Так, например, те слова, которые использовались в плакатах и транспарантах советского времени, или те, что повторяются в современной рекламе, несомненно, несут синкретический заряд и информации, и эмоций. «Мир – Труд – Май!» или какой-нибудь «Twix»  – гораздо больше, чем просто слова, это приближается к графическому символу сродни иероглифам.

Слова сложным образом связываются с разными смыслами. Именно в этой связи мы говорим о многозначности слов и об ассоциативности мышления. Горсть слов, брошенная на чистую поверхность сознания, порождает бесконечное множество непрерывно изменяющихся миров. И не только каждое индивидуальное сознание рождает свои миры, но и один и тот же индивидуум в разные мгновения жизни генерирует бесконечное разнообразие образов, смыслов, ассоциаций.

Смерть

Смерть, несомненно, одно из важнейших понятий. Не знай люди о смерти, не осознавай ее, как не осознают смерть некоторые животные, люди не были бы людьми. Не будь смерти – как осознания конца жизни,  – и сама жизнь перестала бы так цениться Осознание собственной смерти как неизбежности – вот что является тем рубежом, после которого появился «человек разумный», после которого появились религии, боги, науки…

Сразу уточню сказанное о животных: высшие животные осознают факт смерти, им свойственны и эмоции в связи со смертью близких сородичей. Но у них нет осознания смерти как неотвратимого конца жизни, нет ожидания смерти, нет и размышлений о том, что будет «потом». Человек же именно на этом фундаменте построил всю свою цивилизацию. Смерть (ожидание смерти)  – базис цивилизации. Причем главным инструментом строительства цивилизации является не просто осознание неизбежности смерти, а страх смерти. Освободи человека от страха смерти – рухнет весь сущий мир, все институты управления обществом. Эту перспективу следует рассмотреть отдельно, погрузившись, в частности, в то направление – и мысли и дела,  – которое называют трансгуманизмом. Быть может, я это и сделаю, но не в этой главе.

Вся модель жизни и смерти, созданная в христианской (она же – западная) цивилизации, построена на противопоставлении жизни и смерти, на формировании устойчивого представления о том, что жизнь – это благо, а смерть – это самое худшее, что с человеком происходит (см. также Жизнь, Добро и зло). Смертью пугают, угрожают, смертью казнят. Смерть, вернее, угроза смерти – основной инструмент управления всеми процессами.

Можно ли изменить эти представления? Нужно ли их изменять?