Слова и смыслы. Мировоззрение и картина мира: ассоциативный словарь

Слово «грех» когда-то было просто синонимом слов «ошибка», «путаница»… В некоторых славянских и даже романских (молдавский, румынский) это слово (греша́лэ/greșeală) до сих пор присутствует в значении «ошибка».

Но христианство наполнило это слово особенным содержанием, придав ему исключительное значение. И это значение меня печалит… Печалит, потому что считаю концепцию первородного греха, являющуюся краеугольным камнем христианского вероучения, одним из самых тяжких деяний христианства перед многими поколениями людей, так или иначе воспринявшими эту доктрину как руководство в собственной жизни.

Если бы «грех» был просто синонимом ненадлежащего поведения, если бы он указывал на «что такое хорошо и что такое плохо», он был бы нормальным и полезным регулятором социального поведения в соответствии с принятыми нормами. Если бы ко грехам были отнесены наиболее неприемлемые человеческие пороки: чревоугодие, прелюбодеяние, алчность, печаль, гнев, уныние, тщеславие, гордыня, зависть,  – это тоже было бы удобным средством обобщенной классификации нежелательных, неприемлемых пороков. И даже принятую в восточном христианстве концепцию смертного греха – то есть такого поступка, после которого душа уже не может быть прощена и спасена после смерти, если только человек не успеет при жизни надлежащим образом покаяться, можно хоть как-то с оговорками принять…

Но вот о концепции «первородного греха», то есть своевольного поступка Адама и  Евы, совершенного ими в ослушание Божьей воли, я думаю с чувством глубокого сострадания к той части человечества, которая эту концепцию разделяет. Согласно этой концепции, последствиями нарушения запрета «вкушать плод с древа познания» стали поврежденность мироздания и природы человека, изгнание из  Рая (см. Ад и Рай), утрата доступа к древу жизни и смертная жизнь. При любых вариантах толкования этой библейской истории суть ее во внедрении наихудшего инструмента социального управления: формирование у людей чувства вины за то, чего они не совершали, что позволяет ими управлять, управлять их страхами, формируя при этом циничный рынок обмена страхов на соблюдение ритуалов.

В мой монолог вступает Ошо (Бхагван Шри Раджниш), высказывая весьма близкую позицию:

Истинная религия совершенно не нуждается в концепции греха. Псевдорелигия не может жить без концепции греха, ведь грех – это метод возбуждения чувства вины в людях.

Вам нужно будет понять целую стратегию греха и вины. Если не возбудить в человеке чувства вины, его невозможно поработить психологически. Невозможно заключить его в тюрьму определенной идеологии, определенной системы веры.

Но когда в уме человека создано чувство вины, тем самым у него забирается вся смелость. В нем уничтожается все рискованное. В нем подавляется всякая возможность быть когда-либо индивидуальным по-своему.

С понятием вины в нем почти убивается человеческий потенциал. Он никогда не сможет стать независимым. Чувство вины будет держать его в зависимости от мессии, от религиозного учения, от  Бога, от концепции ада и рая и от многого другого.

И чтобы возбудить чувство вины, нужна всего лишь одна простая вещь: нужно начать называть ошибки, заблуждения грехами.

Это просто человеческие ошибки. Если кто-то допускает ошибку в математике: дважды два, а у него получается пять,  – не говорят же, что он совершил грех. Он невнимателен, он не смотрит на то, что делает. Он не подготовился, он не выполнил домашнего задания. Он, конечно, делает ошибку, но ошибка – это не грех. Она может быть исправлена. Ошибка не возбуждает в нем чувства вины. Самое большее, она заставит его почувствовать свою глупость.

Я согласен с  Ошо. Концепция греха – очень вредная вещь! Вся эта жуткая в своей провокативной мстительности история про Адама, Еву, их грехопадение и последующую вину всего человечества – очень плохая история. Ее цель – в буквальном смысле: «ухватить человека за яйца» для управления им. Церкви надо было взять под свой контроль самое сильное, самое естественное стремление: инстинкт продолжения рода. Церковники объявили неустранимое, инстинктивное (Богом данное!) влечение «греховной страстью», а женщину – «сосудом греха». Отказ монахов от половой жизни – целибат – объявлен «чистотой», и даже естественные мысли и чувства, порождаемые здоровой гормональной системой, названы грехом, за который надо каяться, отрабатывать этот грех при жизни с надеждой, что в загробной жизни несчастный будет прощен и не окажется в аду. Мысли о сексе становятся психологической доминантой в головах монахов и священнослужителей: они думают об этом непрестанно, потому что такова человеческая природа – запрети человеку думать о чем-либо, он именно об этом думать и будет. А стало быть (раз ты думаешь о запретном), надо будет каяться «в грехах», в «греховных мыслях»…