Слова сияния

«До бури осталось, наверное, часа четыре, – подумал Каладин. – Мы не успеем».

– Я снова попытаюсь позвать разведчиков, – предложил он.

Шаллан кивнула. Они вошли в ту часть равнин, где разведчики-прыгуны Далинара наблюдали за появлением новых куколок. Надежда, что удастся до них докричаться, призрачна. Даже если Каладину и Шаллан повезет и они наткнутся на один из отрядов, капитан сомневался, что у разведчиков найдется достаточно длинная веревка, чтобы поднять их со дна ущелья.

Но все же это некий шанс. Так что он отошел подальше, чтобы не мешать ей рисовать, приложил ладони ко рту и начал кричать:

– Эгей! Пожалуйста, ответьте! Мы в ловушке в ущельях! Пожалуйста, отзовитесь!

Он некоторое время шел и орал, а потом остановился, прислушиваясь. Никакого ответа. Сверху никто его не окликнул, там вообще не было признаков жизни.

«Наверное, они уже попрятались по норам, – подумал Каладин. – Разобрали свои сторожевые посты и ждут Великую бурю».

Каладин с грустью уставился на болезненно-тонкую полосу неба. Так далеко. Он вспомнил, что чувствовал, когда был здесь с Тефтом и остальными, отчаянно желая выкарабкаться наружу и сбежать от жуткой жизни мостовика.

В сотый раз попытался втянуть буресвет из сфер. Он сжимал сферу, пока та не сделалась мокрой от пота, но буресвет, скрытая в ней мощь, не перетек в него. Юноша больше не чувствовал света.

– Сил! – заорал он, пряча сферу и приложив ладони ко рту. – Сил! Прошу тебя! Ты хоть здесь?.. Где ты? – Он умолк, потом прибавил тише: – Я по-прежнему не знаю. Это наказание? Или нечто большее? Что не так?

Никакого ответа. Конечно, если бы спрен за ним наблюдала, ни за что не позволила бы умереть здесь, внизу. При условии, что осталась разумной и могла это заметить. Он с ужасом представил себе ее летящей в компании спренов ветра, забывшей про себя и про него – погрузившейся в жуткое, блаженное неведение относительно того, кем она была на самом деле.

Она этого так боялась. Это ее ужасало.

Ботинки Шаллан заскрипели по камням.

– Не везет?

Он покачал головой.

– Что ж, тогда вперед. – Девушка тяжело вздохнула. – Превозмогая боль и изнеможение. Ты ведь не захочешь немного меня понести…

Каладин уставился на веденку, и она пожала плечами с улыбкой.

– Только подумай, как было бы здорово! Я бы даже раздобыла хлыст, чтобы тебя подгонять. Ты бы смог, вернувшись, рассказать другим стражникам, какой я ужасный человек. Это был бы чудный повод поворчать. Не хочешь? Ну что ж, ладно. В путь.

– Вы странная женщина.

– Спасибо.

Он зашагал рядом с нею.

– Ой-ой, – заметила она, – как я погляжу, ты приманил к себе еще одну бурю.

– Я нас убил, – прошептал Каладин. – Я взялся вести, и мы заблудились.

– Что ж, я тоже не заметила, что мы идем не туда. Я бы справилась не лучше.

– Я должен был сообразить, что вам следует наносить наше продвижение на карту с самого начала. Но был слишком уверен в себе.

– Что сделано, то сделано. Кроме того, если бы я четче объяснила тебе, насколько хорошо могу зарисовывать эти плато, тогда ты, наверное, нашел бы лучшее применение моим картам. Я не объяснила, ты ничего не знал, и вот мы здесь. Ты же не можешь винить себя во всем, верно?

Он шел в молчании.

– Э-э, верно?

– Это я виноват.

Она демонстративно закатила глаза:

– Ты твердо решил взвалить всю ответственность на себя?

Его отец все время повторял то же самое. Таков уж был Каладин. Неужели они ожидали, что он изменится?

– Все будет хорошо, – попыталась успокоить Шаллан. – Вот увидишь.

Его настроение испортилось еще сильней.

– Ты по-прежнему считаешь меня слишком жизнерадостной?

– Это не ваша вина. Я бы хотел быть таким, как вы. Я бы хотел, чтобы моя жизнь была другой. Пусть бы в мире жили только люди вроде вас, Шаллан Давар.

– Люди, которые не знают, что такое боль.

– О, все люди знают, что такое боль. Я не это имел в виду. Я говорил о…

– …печали, – негромко произнесла Шаллан, – которую испытываешь, когда видишь, как рушится жизнь? Отчаянно стараешься схватить ее и удержать, но надежда превращается в нити сухожилий и кровь прямо у тебя в руках, и все гибнет?

– Да.

– То ощущение – не печаль, а нечто большее, – когда ты сломлен. Когда тебя ломали так часто и с такой ненавистью, что ты теряешь всякую возможность чувствовать. Если бы только ты мог плакать – ведь тогда ты бы ощутил хоть что-то. Но ты чувствуешь лишь пустоту. Просто… туман и дым внутри. Как будто ты уже мертв.

Каладин остановился посреди ущелья.

Шаллан повернулась и уставилась на него.

– Сокрушающая вина, – продолжила она, – за то, что ты беспомощен. За то, что можешь лишь желать, чтобы боль причинили тебе, а не тем, кто рядом с тобой. Да еще кричать, метаться и ненавидеть, пока тех, кого ты любишь, губят и вскрывают, как нарывы. А ты смотришь, как их радость утекает прочь… и ничего не можешь сделать. Они ломают тех, кого ты любишь. И ты молишь: разве нельзя бить меня, а не их?

– Да, – прошептал он.

Шаллан кивнула, не отпуская его взгляда.

– Да. Было бы здорово, если бы никто в мире не знал о таких вещах, Каладин Благословенный Бурей. Я согласна. Всем сердцем.