Словарь лжеца

Я ощущала, как мне становится все скучней. Я накарябала крошечный рисунок вопящей себя наверху одной каталожной карточки. У нас у всех такое под рукой, верно же: образ или узор, к какому возвращаемся мы бессознательно и применяем, чтобы заполнить подвернувшиеся клочки бумаги. Раньше в своих университетских конспектах я рисовала тысячи квадратиков и мультяшных котиков. Интересно, а они-то калякали когда-нибудь каракули – этот заблудший лексикограф или лексикографы, что так сильно слетели с катушек на каталожных карточках «Суонзби-Хауса». Может, то был бы способ укротить свою скуку половчее, а не изобретать фальшивые слова, чтобы я потом их вылавливала.

При выполнении монотонных заданий наступает нечто вроде снежной слепоты. Пип такое и у себя на работе описывала – заказы кофе больше не имеют никакого, к черту, смысла, и приходится полагаться лишь на мышечную память, чтобы справиться с работой.

Я принялась наобум выбирать каталожные карточки из кучи перед собой. Проверяла определение, а если слова не узнавала – сверялась с телефоном.

Одну я поднесла к своему окну и прочла красивый кучерявый почерк.

варвуля (сущ.), небольшое скороспелое яблочко. Примечания: Ср. морщавки. Тж ср. мятыш в широко распространенном английском региональном употреблении. Тж ср. хрущанка в том же смысле.

Я перепроверила слово, уверенная, что это, должно быть, ошибка, и отыскала еще одно фальшивое слово, но черт черт черт, проверку оно выдержало.

Устала, и страничка в моем телефоне кренилась перед глазами. С шестого класса я любила-терпела интересные, преобразующие и очень скучные дискуссии о нестабильности языка, но теперь задача ощущалась иначе: глядя на столбцы онлайновых и совершенно бесконечных определений, я уже не была уверена, какие слова – настоящие, да и почему кому-либо когда-либо приходило в голову их включать в состав. В этом смысле воображение мне отказывало. Я капитулировала. Но уж конечно составлять словарь или энциклопедию, даже такие небрежные, как «Суонзби», – это все равно что измышлять сито для звезд. Я грезила об аудиоверсиях словарей. Грезила о том, как буквально пасусь и выщипываю губами слова, выкапываю или выковыриваю, или этимолопаю и гоняю во рту жвачку этих каталожных карточек, наваленных у меня на столе, лишь бы обнаружить, что́ застряло у меня в зубах и его можно извлечь. Жвачка и прочие руминации.

Я взяла каталожную карточку. Морщавка, прочла я, разновидность мелкого яблочка. Скороспелое яблоко. Что это значило? А черт его знает. Морщенье как действие я связывала с уголками глаз или с м-ром Клякси, или с незримыми глубинами мусорной корзины. Как смеют яблочки-морщавки иметь незримые корни. Это означало, что кто-то некогда держал плод в руках и вместо того, чтобы сказать какъевотам или хрень – или же так прямо взять и назвать его «мелким яблочком» в порядке описания, – взял и объявил: морщавка. А кто-то другой это взял и записал. Адам и Ева нарекли имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым[9], и всем коварным скороспелым варвулям.

Уже не впервые за этим столом смотрела я у себя в телефоне «Симптомы СДВГ[10] у взрослых» и пролистывала первые несколько результатов. Затем попробовала искать по запросу «Что такое взрослый?». Первая же ссылка на странице поиска оказалась лиловой – ясно, что по ней я уже ходила.

Я бросила взгляд на карточки, разбросанные у меня по всему столу. О господи боже мой, заткнись, ты слишком интересная и чересчур грузишь, хотелось мне им сказать. Так ведь говорят, чтобы принизить женщин на работе, правда? Или женщин вообще. Мне хотелось так сказать материалам словаря. Это потому, что я была запугана и терпеть этого не могла.

О господи! заткнись! ты слишком! интересная! и! чересчур! грузишь! – именно так я втюрилась в Пип: оробела и влюбилась.

Откуда возникла эта мысль?

Я приставила две каталожные карточки друг к дружке. Прищурилась.

Все карточки с придуманными словами написаны иным типом авторучки. Все остальные заполнены другим почерком, точно: прилежание сотен рук, заполнявших тысячи каталожных карточек. Но в них всех просматривалась та же самая единообразная царапучесть, одинаковые штрихи и росчерки. Зато для фальшивых статей, похоже, человек применял совершенно другой тип пера.

В стенку кабинета постучали.

Как солнышко – или как потрясение от наименьшего враздруга на всем белом свете – в дверь просунулась голова Пип.

Л – ловкость (сущ.)

Зонтик Софии треснул Трепсвернона по уху. Лексикограф перекатился на бок, выпустил пеликана и остался лежать на спине, слегка отдуваясь.

– Он чем-то подавился, – сказала София. Она тоже пыхтела и стояла рядом с Трепсверноном в траве на коленях, не сводя глаз с птицы, распростершейся подле. Все трое запыхались, как борцы, и София водила одной рукою по щеке птицы, а другой ощупывала ей шею.

Трепсвернон приподнялся и присел на корточки.