— Ах ты, мой хороший! — зашептала я коту. — Кот-котище, напустишь ты мне полную постель блох. Теперь мы здесь с тобой два хозяина: ты меня будешь караулить, а я тебе буду приносить молоко, колбасу, ходить на работу, а потом учиться, читать, варить обед, рисовать, я и тебя нарисую, и заживем мы с тобой на славу.
Кот позволил себя гладить по шерсти, живой и теплый комочек, и внутри у него точно жужжало динамо.
— Мы будем с тобой большими друзьями. Никогда не станем ссориться, и я на тебя не буду кричать, и ты не будешь зря попрекать меня, мы отправимся с тобой в лес, а в день твоего рождения я куплю тебе большую белую мышь.
Он разрешил себя держать, обращаться к нему, и я совсем забыла в эту минуту, что его душа — это независимая душа мужчины. За окном потрескивал мороз и дубы о чем-то грустно вздыхали, но мой страх совсем исчез. Со мной кот, а за деревянной стеной, побрехивая, бегает пес. Его ворчание разносилось над сугробами, предупреждая всех, у кого дурные намерения, что нас тут много и мы так просто не сдадимся. Я посмотрела в синюю темень, где порхали белоснежные птицы.
— Пусть тебе приснится чудесный сон, — пожелала я сама себе, — потому что то, что приснится на новом месте, обязательно сбудется!
За окном густо падал пушистый снег.
СОЛНЕЧНЫЙ МАЛЬЧИК
Среди картин, которые Петер Гал хотел представить на выставку, была картина «Солнечный мальчик». В годы войны он рисовал небольшие пейзажи, навевавшие грусть. Природа в них, казалось, была покрыта серой мглой, как и вся жизнь этого края; краски растекались и перемешивались, очертания предметов были нечеткими, расплывчатыми. Мир в этих картинах представлялся мрачным, нереальным, безрадостным. Только «Солнечного мальчика» нарисовал Гал по-другому.
Тогда Петер Гал был начинающим художником. Летние месяцы он проводил в горной деревушке, лежащей на склонах Втачника. Жил он у вдовы Горской. За жилье и еду платил мало — денег неоткуда было взять. Матушка Горская приняла его в свой дом как родного. Каждое утро Гал уходил в горы, бродил по долинам, по горным лугам, рисовал сенники, бедные поля, кучи округлых камней, собранных с лугов и напоминавших в массе своей древние скифские погребения. Возвращался он под вечер, наблюдая игру теней в долине и глядя на гребни гор, освещенные лучами заходящего солнца. Он познавал душу этого края и искал те средства, с помощью которых мог бы передать ее как можно точнее.
Из благодарности нарисовал он для матушки Горской ее сына Штефана. Она нарядила его в белую рубашку. Белокурые волосы мальчика, напоминавшие по цвету только что скошенные колосья, и праздничная рубашка определили гармонию красок в картине.
Матушка Горская неотлучно сидела возле Петера Гала и смотрела, как на белом полотне появляется улыбающееся лицо ее сына. Это была единственная картина, которой не коснулось мрачное настроение. Ведь художник знал, для кого он рисует. Именно поэтому так хотелось ему теперь дать эту картину на выставку, как контраст к грустным пейзажным зарисовкам.
Почти двадцать лет не был Гал в этих краях. От железнодорожной станции он ехал автобусом. Подсел к шоферу, чтобы по пути можно было все хорошенько рассмотреть. А тот оказался разговорчивым.
— Полночную Леготу вы уже не узна́ете. Кругом каменноугольные копи. Народ туда сбежался отовсюду. В деревне остались лишь старики да старухи, а вымрут — так и деревни не будет. Еще бы, кому охота жить да мучиться в скалах?
У Гала не было желания разговаривать. Ему хотелось видеть этот край и наедине с самим собой пережить волнение встречи. Драма ныне угасающей деревни, с которой были связаны воспоминания о начале его деятельности как художника, еще больше удерживала его от разговора. Он только спросил, когда идет последний автобус к скорому поезду, и на все попытки шофера завязать разговор отвечал молчанием.
Вдоль дороги и дальше до самого откоса поднимались новостройки промышленного города. Вскоре после войны здесь были открыты богатые залежи угля. Временами автобус проезжал под канатной дорогой, по которой в сторону вокзала медленно двигались доверху наполненные углем вагонетки и возвращались обратно пустые. На лугах под склонами Втачника раскинулись бараки, то здесь, то там возвышались стройные подъемные краны, виднелись причудливые конструкции тепловой электростанции, трубы химических заводов. Встречные грузовые машины летели с такой неимоверной скоростью, как будто их водители упивались гибелью старого тихого мира и стремились как можно скорее предать его забвению.