Широкая бетонная дорога поднималась прямо на высокую, покрытую буйной растительностью гору. Очертания окружающих гор остались такими же, какими они были тогда. Может быть, только там, в глубине гор и долин, господствует тишина, а глубоко под ними уже распростерся лабиринт коридоров, где люди врезаются в землю, добывая уголь. На темени вершин раскинулись луга. Здесь их называли «лазками». «Лазки» звучит, как слово «ласки»[27]
. «Удивительное совпадение, — подумал Гал. — Любовь — это как высокогорные луга: совсем близко к небу, высоко над пылью дорог, над дымовой завесой, застилающей вереницу будней». Он хорошо знал эти горы, все тихие места под огромными буками, под отвесными скалами, на просеках и пастбищах с ярко-зеленой травой, у памятников из груды камней, на которых грелись ящерицы.Когда до шофера дошло, что незнакомый пассажир не желает с ним разговаривать, он пожал плечами и оставил его в покое. Однако молчать ему не хотелось. Ни одна встречная машина не проходила без его комментариев, в которых он более чем критически оценивал шоферские способности своих коллег.
— Эй ты, едешь, будто навоз везешь… Видно, еще недавно гонял волов… Этому надо бы дать телегу, а не автомобиль… кнут да вожжи. Но-но, поехали!
Постепенно все меньше пассажиров оставалось в автобусе. Когда же он остановился в Полночной Леготе, то был почти совсем пуст. Шофер нажал кнопку, и двери с шумом открылись. А сам он, как бы декламируя, произнес:
— Полночная Легота, последняя остановка, конец света!
Горная деревушка показалась Галу более ветхой, чем раньше, заброшенной, как бы опустевшей. На единственной улице зияют ямы, дома запущены, во дворах беспорядок. Попадавшиеся навстречу Галу крестьяне и крестьянки не обращали на него внимания. Чужой человек в деревне теперь не редкость — сколько землемеров, геологов, инженеров развелось в горах. Вербы у речки буйно разрослись, тополя вытянулись, кусты у заборов образовали густую стену. С трудом узнавал Гал оригиналы своих пейзажей и эскизов. Его рисунки и картины отразили природу в какой-то один из моментов. Но как меняется природа по прошествии года, хотя год в ее жизни — это мгновение! А как же изменились люди за два десятка лет?
Гал шел позади дворов по знакомой каменистой тропинке к домику, в котором когда-то жил. У развалившегося забора ему повстречалась маленькая девочка, робкая и сопливая. Он ласково обратился к ней:
— Здесь живет матушка Горская?
Девочка сжалась, посмотрела на него из-под опущенных ресниц и несмело кивнула.
— А она дома?
Девчушка испуганно взглянула на чужого человека и, не сказав ни слова, побежала по узкой каменистой тропинке.
Гал нажал ручку калитки и вошел в сад. Трава здесь была не скошена, деревья не ухожены. С волнением приближался он к знакомым дверям, ведущим прямо на кухню.
Хозяйка уже в окно увидела незнакомого человека. Едва Гал собрался постучать, как дверь отворилась и перед ним предстала матушка Горская.
Когда-то она была красивой женщиной с благородным профилем, который сохранился у нее, хотя волосы поседели и лицо покрылось морщинами. В выражении глаз появилась печаль, свидетельствующая об уравновешенности характера и о мудром примирении с жизнью, что бывает свойственно старым людям. Годы не сгорбили ее, в неподвижно прямой фигуре сохранилось гордое достоинство. «Такой была мать Горациев в древнем Риме», — подумал Гал.
— Кого вам надо? Она не узнала его.
— Вас, матушка. Присмотритесь получше. Не узнаете меня?
Она прищурила глаза и изучала незнакомого человека. Ее взгляд остановился на деревянном чемоданчике, в каких художники носят принадлежности для рисования, и тут лицо ее просияло. Потом, как бы не веря своим глазам, она подошла поближе, всмотрелась еще раз. И вдруг вся она ожила. Заговорила, хотя, казалось, не находила слов.
— Ну, возможно ли? Пан Гал! Неужели? А я думаю, правда это или нет. И вы не забыли про нас? Проходите, чего же мы тут стоим!
Они вошли на кухню. Запах, стоявший здесь, напомнил Галу былые годы. Матушка Горская растерялась, как девочка. Подолом юбки она дважды провела по столу и лавке, стоящим в углу кухни.
— Сюда, садитесь сюда, где вы раньше сидели. Боже, как давно это было!
Сама она села напротив и стала рассматривать его лицо.
— Смотрю в окно, кто же это ко мне идет, ведь сюда никто не приходит. А это вы. Не ждала я вас, правда же не ждала.
Она кивнула головой, как это делают люди, привыкшие к превратностям судьбы.
— Как вы постарели! Право же постарели!
Ее искренние слова взволновали Гала. Ведь если бы не картина, возможно, он никогда не приехал бы сюда и в самом деле забыл бы горную деревушку, гибнущую в окружении новых поселков. Не будь картины, он, возможно, не вызвал бы в своей памяти образа этой женщины, которая заботилась о нем, как о родном. Он знал, что это именно так, и сейчас ему было не по себе — он видел, что она приняла его с радостью, как тогда, что она вспоминала о нем больше, чем он об этом доме. Он знал, что это так, но ему хотелось разубедить ее.