Я помогал дяде на поле; вместе мы обрабатывали с ним землю одной старушки. Дети ее жили в городе и по роду своих занятий землей заниматься не могли. Долгие годы старушка мучилась и жаловалась на нестерпимое свое житье. Но однажды она получила от детей письмо, в котором те предлагали ей отдать дом и землю в аренду, а самой перебраться на постоянное жительство к ним, в город. Дядя уговорил меня взять у нее дом и землю — пока внаем, а когда встану на ноги, постепенно выплатить всю стоимость. Мы быстро поладили со старушкой. Она переехала в город, а я стал вести ее хозяйство. Единственное, что меня угнетало — мой недостроенный домик у ручья. Но тетушка вполне резонно заметила, что к тому времени, когда у меня народится сын, успею и дом построить; на том мы и порешили.
Итак, дело снова шло на лад. Теперь у меня есть угол, где Магдалена может приклонить голову, а ее добрая душа — найти покой, есть, слава богу, чем прокормиться, и я решил ехать за ней. Но сперва я хотел довериться дядюшке с тетушкой. Мы сидели у них за столом и толковали о разных разностях. Мое признание удивило их до крайности. Неужто в деревне не нашлось бы для меня невесты, незачем ехать за тридевять земель; однако больше всего претил им норов Малярихи. Но когда я рассказал старикам о нашей большой и чистой любви, они тотчас склонились на мою сторону и стали думать лишь о том, как бы помочь мне осуществить мое намерение и сдержать данное слово.
Я говорю:
— Они и теперь не отдадут ее добром. Может, нам с Магдаленой придется уехать из дома Маляриков наперекор их воле.
Тетушка подбадривает меня:
— Что ж, не она первая, не она последняя.
— Так-то оно так, — соглашаюсь я, — да только лучше бы все-таки по-хорошему.
Дядюшка улыбается.
— Как уж придется. Коли любите, так чего уж!..
Тогда я рассказал им и о последней загвоздке. О том, что обещал приехать за Магдаленой на трех гнедых. Надо же ей, говорю, взять хотя бы самое необходимое из одежды да белья. Или, чего доброго, придется ехать по таким дорогам, где телега не проедет. Так что хорошо бы иметь под рукой лошадей. Только где их взять, да еще чтобы все гнедые?
— Да ведь в нашей деревне все больше таких и держат, — рассеивает дядюшка мои сомнения, — любой газда одолжит тебе на день-другой.
Так оно и вышло, и в один прекрасный день я отправился на Оравщину с тремя гнедыми, равных которым не нашлось бы в целом мире. По крайней мере мне так казалось. Я ехал в седле, посередке, на своем. Его я узнал бы среди тысяч скакунов и мог бы головой поручиться за преданность этого коня.
Минуло почти два года, прежде чем я сумел предпринять это путешествие. Правда, Магдалена была молода и могла не спешить с замужеством. Если она действительно любит меня, почему бы ей не подождать? Я не сомневался, что найду ее у Маляриков и она встретит меня взглядом ласково прищуренных глаз. И глаза ее красноречивее слов скажут мне, что она по-прежнему моя.
В мыслях я уже видел корчму, уставленную столами; во дворе полно кур, посреди двора — Магдалена с мерой в руках. Щедрой рукой она сыплет зерно. Вокруг нее шумно, весело. Куры сбегаются к ней со всех сторон. И она улыбается, безмерно счастливая. Солнце играет на ее лице — уже весна и довольно тепло, — и светлые волосы Магдалены золотятся в его лучах. Как хороша ее солнечная улыбка, плавные взмахи ресниц. Я смотрю на нее в щелку между досками ворот. Не выдержав, вбегаю во двор. От неожиданности она роняет меру, и зерно рассыпается по земле.
Так представлял я себе нашу встречу, радуясь ей всю дорогу до Оравы. Теперь уже ничто не могло помешать нам соединиться. Никто не сможет сказать: она вышла за бродягу и век ей мыкаться с ним по белу свету.
Уверенный в себе, подъезжаю к окружному городку. Куда ни погляжу — все издавна знакомо. Кривая улочка с домами по обеим сторонам. Высокие крыши с дымящимися трубами. Два островерхих костела. Прочерченная рельсами железнодорожная насыпь. Склоны гор с расцветающими деревьями. А вот и мост через реку, ведущий в соседнее село.
Я уже собирался свернуть на мост, как вдруг навстречу мне тот знакомый, с усиками.
Улыбается издали беззаботной, приветливой улыбкой, и пасмурны на его лице только черные тоненькие усики.
Он протягивает мне руку и говорит:
— Опять в наши края?
Я отвечаю:
— Опять. — И сердце мое начинает колотиться при мысли о том, что Магдалена уже близко от меня.
— Что привело вас сюда? — выспрашивает щеголь.
Показываю ему рукой через мост на село.
Он помолчал в нерешительности, затем многозначительно взглянул на меня и проговорил:
— Не знаю, какие там у вас дела, но если вы ради Магдалены, то напрасно хлопочете.
Я смотрю на него, прищурившись: что он такое говорит?
— Да, трудно поверить, голубчик, — продолжает он, — трудно поверить, но Магдалена уже больше года замужем.
Как я только в ту минуту не вывалился из седла?
Кажется, у меня кружится голова, и, чтобы не упасть, я стискиваю ногами бока коня. Но увереннее себя не чувствую — невероятная слабость овладевает мною.
Потерянно гляжу я на своего знакомого, а сам еле слышно повторяю: