Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой

Малыш меня не покинул. По нескольку раз в день прилетал он неизвестно откуда, требуя, чтобы я его накормил. Случалось, он подолгу сидел у меня на шее, а то и на руке, державшей скользящее по бумаге перо. Удивленно смотрел он на черные закорючки и на стальное острие, из-под которого они возникали. Всего лишь однажды он испачкал мне бумагу пометом.

Выйдя в сад, я звал его раз или два, он сразу же откуда-то появлялся и садился мне на плечо. Бывало и так, что я не видел его до самого полудня. Тогда он, вероятно, вместе с другими воробьями весело проводил время на пыльной проезжей дороге. Я заметил, что обычно все они собирались вокруг старого, чрезвычайно самонадеянного воробья, который жил у нас в саду и имел обыкновение вызывающе топорщить перья. Они купались в пыли, а когда это им надоедало, рассаживались вокруг кучек конского навоза и начинали в них рыться. Со стороны было видно, как этот высокомерный, на редкость словоохотливый воробей критически втолковывает им некую философию навозных кругляшек. Однажды я видел, как Малыш неподвижно сидел в пыли, наблюдая за воробьями, затеявшими у навозной кучи такую драку, что пыль поднялась столбом. У меня создалось впечатление, будто Малыш все еще остается в стороне от подлинной воробьиной жизни.

Когда он прыгал с ветки на ветку на растущей под окном яблоне, мне было легче за ним следить. Он с удивлением смотрел, как некоторые воробьи любезничают с самками — бог весть, различал ли он вообще их пол? — а потом жмутся друг к другу, и самцы садятся на самок. Я видел, как он пытался подражать этой игре, неуклюже поскакивая то за самкой, то за самцом. Житейские тайны были ему еще неведомы.

Однажды вечером он не вернулся на свой абажур. За окном лил дождь. Долго звал я его, но никто не встрепенулся и не чирикнул в ответ. Проснувшись утром раньше обычного, я услышал тихое чивканье. Поспешно распахнув ставни, закрытые из-за ненастной погоды, я увидел Малыша. Он жался к карнизу под крышей и, видно, совсем окоченел. Понурый, жалкий, спустился он на подоконник. Тогда я увидел, что у него нет хвоста. Я стал кормить его. Он склевывал с пальца хлебные крошки, но без аппетита. Затем весь нахохлился, тоскливо глядя куда-то в пространство. Все утро просидел он на абажуре, не двигаясь с места. Может, он был слишком ручным и его хотел схватить человек? Кошка? Или, может, его ощипали другие воробьи за неуклюжие любовные изъяснения?

Никогда мне этого не угадать. В последующие дни он хмуро семенил по комнате, а когда я сажал его на окно, мутными глазками поглядывал на залитый солнцем мир. Время от времени в нем пробуждалось какое-то воспоминание, он расправлял крылья и, дрожа всем телом, взволнованно чирикал. От тоски или томления по воле?

Было заметно, что он болеет и чахнет. Не в силах больше летать, он скакал по полу, как всегда тихо и понуро. Однажды кто-то нечаянно наступил на него, не заметив, что он под ногами. Воробей громко чирикнул и испустил дух. Глаза его стали белесыми и мутными, он лежал затвердевший и холодный, без хвоста, вытянув посиневшие ножки со скрюченными коготками. Клювика, которым он столько раз меня щипал, я не смог ему закрыть.

Он не попал в жаркое, но все равно погиб; слишком изнеженный людскою заботой, он не научился ни бороться, ни жить по законам жизни всех воробьев, вольнолюбивых коммунаров, которым даже любовь человека несет опасность.

М. Рыжова Судьба мне улыбнулась

В моей жизни словенская литература — ее изучение и переводы — занимает важное место. Вызывают восхищение многие писатели и поэты Словении, да и сама страна прочно обосновалась в моей душе.

Колокола раскачались сами,
Погода так хороша!
Звуки — горлицы под небесами
Летят, спешат.

Глянь, облака над ними белеют —

Над снегом гор,
Что там в безбрежной выси светлеет,
Манит их взор?

Привет свой восток западу шлет

Зажженной зарей,
Вышняя длань холмам ниспошлет
Благость, покой.

Сколько же здесь красоты обретется!

Вон, средь лугов и дубрав
Сердце твое овечкой пасется
В буйной зелени трав.

В этом переведенном мною стихотворении замечательного словенского поэта Отона Жупанчича проявилось ощущение особого обаяния благодатной красоты этой страны, что соответствует и моему восприятию, моему к ней отношению. Но дано мне это было не сразу.