Словесное древо

человеческого, одно зрелище — это груды страшных движущихся лохмотьев этапов.

Свежий человек, глядя на них, не поверил бы, что это люди. Никакого пейзажа —

угрюмая серо-пепельная равнина, над которой всю ночь висит толстый неподвижный

туман, не поддающийся даже постоянному тундровому ветру. От 10 часов до четырех

светит солнце и даже жарко, но люди, выходя по делам, и в эти часы несут на руках

ватное платье — не надеясь на устойчивость погоды. Говорят, что в этом году лето

будет хорошее, ну приблизительно, как август на Вятке. В сентябре уже ледовитый

снег и так до половины мая. Гибель моя неизбежная. Я без одежды и без денег. Как

политссыльный я должен получать паек: 15 кило ржаной муки, 2 кило крупы, 800

гр<аммов> сахар<ного> песку и 15 гр<аммов> чаю — вот и всё на целый месяц. Но и

этот жалкий паек я не могу выкупить. Все четыре месяца я питался лишь хлебом и

водой, не всегда горячей. Теперь привыкаю есть, но после каждого куска поднимаются

страшные боли в животе - я иссох так, что прежние кальсоны обшивкой обвивают два

раза тело.

В кособокой лачуге, где ссыльный китаец стрижет и бреет, я увидел себя в зеркало и

не мог не разрыдаться от зрелища: в мутном олове зеркала как бы плавала посыпанная

пеплом голова и борода, — желтый череп и узлы восковых костистых рук... Я перенес

воспаление легких без всякой врачебной помощи — от этого грудь хрипит бронхитом и

не дает спать по ночам. Сплю я на голых досках под тяжелым от тюремной грязи

одеялом, которое чудом сохранилось от воров и шалманов — остальное всё украли еще

в первые дни этапов. Мне отвели комнату в только что срубленном баракообразном

доме, и за это слезное спасибо, в большинстве же ссыльные живут в землянках,

вырытых своими руками, никаких квартир в Колпашеве не существует, как почти нет и

коренных жителей. 90% населения ссыльные — китайцы, сарты, грузины, цыгане,

киргизы, россиян же очень мало — выбора на людей нет. Все потрясающе несчастны и

необщительны, совершенно одичав от нищеты и лютой судьбы. Убийства и

самоубийства здесь никого не трогают. Я сам, еще недавно укрепляющий людей в их

горе, уже четыре раза ходил к водовороту на реке Оби, но глубина небесная и потоки

слез удерживают меня от горького решения. Я намерен проситься в ссылку в Вятскую

губ<ернию>, ведь там еще не изгладились следы дорогих для меня ног, или крайне, в г.

Томск, где есть хорошие врачи, но для этого нужно тебе немедля сходить в Бюро

врачебной экспертизы, куда ты водил меня и где мне выдали свидетельство о том, что я

- инвалид второй группы, страдаю артериосклерозом, кардиосклерозом, склерозом

мозговых сосудов и истерией. Свидетельство у меня было, но осталось на Гранатном в

немецкой Библии и, вероятно, как и всё, что там было, пропало. Необходимо

восстановить этот документ немедля и выслать мне ценным письмом, тогда я буду

иметь повод хлопотать о переводе. Мне здешнее начальство говорило, что это

возможно при наличии документа от Бюро врачебной экспертизы об инвалидности и

болезни. В прежнем моем документе в строке о переосвидетельствовании значилось:

«Нет» — следовательно, документ пожизненный и очень резонный. Добудь его, дитя

мое драгоценное. Поговори с Валентином Михайловичем, спроси его совета, а также и

его удостоверения, что я болел суставным ревматизмом — это тоже нужно и важно.

Сходи к профессору Нарбуту — попроси его выдать мне удостоверение о глубоком

неврозе сердца и общего тяжелонервного состояния с приложением печати и т. п.

198

Кланяйся его семье и попроси Софию Викторовну соорудить мне посылочку: чаю,

сахару, компоту, круп и непременно жиров, лучше шпику свиного, какую-либо теплую

рубаху, кальсоны, если можно, то брюки, хотя бы старые, носки, гребенку и какую-

либо кастрюльку-котелок для варки пищи, эмалированный или какой другой, но

полегче. Посылка может быть весом до 15 кило — это новые почт<овые> правила.

Здесь растительной пищи нет. Поэтому мне нужен компот и лук в головках, чтобы не

заболеть цингой. В тюрьме мне ошибочно рассказывали, что в Колпашеве растут

огурцы — в нем не сеют и не жнут. И съестное редкость, и цены на всё чудовищные.

Бутылка молока 2 р. 50 коп. Небольшой хлебец фунта два — 6—7 руб. Масло 30 руб.

кило, но пахнет медведем, рыба — караси 3 руб. штука. Мука 75 руб. пуд и т. д. Но всё

это и за деньги надо купить умеючи. Потому что всё редко и скудно. Чем же ты

утешишь меня — друг мой?! Можно ли мне питаться надеждой на регулярную

месячную помощь, хотя бы на хлеб и воду? Напиши мне об этом! Раздобудешь ли ты

для меня что-либо теплое на зиму? Валенки, штаны ватные, варежки, портянки

бумазейные, шапку с ушами размер 15У2 вершков в окружности, шарф, рубаху

вязаную. (Теплое пальто мне обещали прислать из Москвы.) Но предупреждаю, не

обижай себя! Мне будет тяжело знать, что я для тебя обуза. Подумай об этом и обо всем

остальном — поговори с моими друзьями и т. п. Сообщи мне — следует ли мне

выслать тебе доверенность на мою квартиру и на всё, что в ней находится, или тебе это

трудно и тогда можно хотя бы Клычкову, у него теперь квартира в доме писателей и

места много?