Словесное древо

Политпросветы здесь, в глухомани уездной, не имеют никакого понятия обо мне как о

писателе, они набиты самым темным, звериным людом, опухшим от самогонки.

Я погибаю, брат мой, бессмысленно и безобразно. Госиздат заплатил мне за

«Песнослов» с «Медным китом» около 70-ти тысяч. Если же Ионов говорил тебе о 15-

ти миллионах, будто бы посланных мне, то их надо поискать в его карманах, а не в

моем бедном кошельке.

163

«Скифы» заграничные молчат. Новая книга стихов у Разумника. За нее я получу

один миллион и то частями, хотя книга содержит около ста стихов, т. е. 12—15

печатных листов, за поэму «Четвертый Рим» - «Эпоха» заплатила мне гроши -

Коленька на них купил 2 ф<унта> мыла и немного ситца...

Каждому свой путь. И гибель!

Если я умру в этом году, то завещаю все свои сочинения в пожизненное издание

Николаю Ильичу Архипову. Ты будь свидетелем. Он, по крайней мере, не даст моей

могиле зарасти крапивой (кажется, есть закон, запрещающий наследства, но я так

желаю, и это должно быть известно).

Покрываю поцелуями твою «Трерядницу» и «Пугачева». В «Тре-ряднице» много

печали, сжигающей скорлупы наружной жизни. «Пугачев» — свист калмыцкой стрелы,

без истории, без языка и быта, но нужней и желаннее «Бориса Годунова», хотя там и

золото, и стены Кремля, сафьянно-упругий сытовый воздух 16-17 века. И последняя

Византия.

Брат мой, пишу тебе самые чистые слова, на какие способно сердце мое. Скажу

тебе на ушко: «Как поэт я уже давно, давно кончен», ты в душе это твердо сам знаешь.

Но вслух об этом пока говорить жестоко и бесполезно.

Радуйся, возлюбленный, красоте своей, радуйся обретший жемчужину родимого

слова, радуйся закланию своему за мать-ковригу. Будь спокоен и счастлив.

Твой брат и сопесенник.

Приведет ли Бог встретиться? Умоляю о письме, хотя бы кратком. Кланяюсь

Клычкову, Ивневу. Не пришлют ли они мне своих книжек? Читал ли ты второй

«Песнослов»? Как тебе он кажется? Прав ли Брюсов, отрекаясь от меня в журнале

«Лито»? Каков «Четвертый Рим»? Что мне делать с новой книгой? Она в Москве в

«Знамени». Есть еще такой эс-эровский журнал. Это, вероятно, одно и то же. Скоро ли

я буду твоим кумом, по обету твоему? Целую тебя в сердце твое. Прощай.

Адрес: г. Вытегра Олонецкой губ<ернии>. Н. К.

Пришли новое стих<отворение>, посвященное мне, если есть.

28/1-1922.

136. Н. И. АРХИПОВУ

2 ноября 1923 г. Москва

Сейчас узнал, что телеграмму тебе не послал камергер Есенина. Я живу в

непробудном кабаке, пьяная есенинская свалка длится днями и ночами. Вино льется

рекой, и люди кругом без креста, злые и неоправданные. Не знаю, когда я вырвусь из

этого ужаса. Октябрьские праздники задержат. Вымойте мою комнату, и ты устрой ее,

как обещал. Это Дункан. Я ей нравлюсь и гощу у нее по-царски.

Кланяюсь всем.

Н. Клюев.

Брюсовский пер., 2, 27, дом «Правды».

137. П. В. СОКОЛОВОЙ

21 августа 1924 г. Вытегра

От тихих богородичных вод, с ясных, богатых нищетой берегов, от чаек, гагар и

рыбьего солнца — поклон вам, дорогие мои! Вот уже три недели живу как во сне,

переходя и возносясь от жизни к жизни.

Глубоко-молчаливо и веще кругом. Так бывает после великой родительской

панихиды... Что-то драгоценное и невозвратное похоронено деревней - оттого глубокое

утро почило на всем - на хомуте, корове, избе и ребенке. Со мной беленький, как

сметана, Васятка, у него любимая игрушка лодка, возит он меня на окуний клёв по

богородичным водам к Боровому носу, где живет и, немучаясь ясно, двенадцатый век,

льняная белизна и сосновая празелень с киноварью и ладаном. Господи, как священно-

164

прекрасна Россия, и как жалки и ничтожны все слова и представления о ней, каких

наслушался я в эту зиму в Питере! Особенно меня поразило и наполнило острой

жалостью последнее свидание с Есениным, его скрежет зубный на Премудрость и Свет.

Об этом свидании расспросите Игоря — он был свидетелем пожара есенинских

кораблей. Но и Есенин с его искусством, и я со своими стихами, так малы и низко-

презренны перед правдой прозрачной, непроглядно-всебытной, живой и прекрасной.

Был у преподобного Макария — поставил свечу перед чудным его образом — поплакал

за вас и за себя, сегодня ухожу в Андомскую гору к Спасу — чтоб поклониться

Золотому Спасову лику — Онегу, его глубинным святыням и снам.

Погода всё время — синь и сизая легкая дымь — ни облачка на небе. Рыба сетями

идет плохо. Рыбаки мутят неводами мольё — мелочь, сушат сущик по печам избяным,

— подушка и та дышит рыбой. Коленька, потрудись, доставь Есенину недописанное из

«Львиного хлеба» стихотворение и еще «Вернуться с оленьего извоза» — оно

напечатано в «Ленинграде». Да исправь «безбрежность» на «безбрежье» в

стихотв<орении> «Я знаю, родятся песни». Пожалуйста. Проси Есенина выдать тебе

три червонца, чтобы выслать их Ручьеву для меня. У меня всего 20 рублей - Есенин

пропил мой червонец - провожая меня на пароход. Я после дороги лежал два дня у

Кирьянова, страдал страшным поносом. На третий день приехал Н. Е. Шелепин из

Кондуш и отвез меня к Щекиным, так я Ручьева и не видел - он был на сенокосе в

деревне, но родным его всё рассказал о шкафах -сколько их — я не знаю.