Словно ничего не случилось [litres]

Вокруг меня бежал мрачный шепот, публика, еще недавно доброжелательная, недоуменно перешептывалась, но Фрейя спокойно завершила выступление, и когда я наконец осмелилась поднять голову и посмотреть на нее вновь, то успела заметить торжество на ее лице. А потом она повернулась и зашагала за кулисы – складки нарядного платья и пряди золотистых волос упрямо колыхались в такт ее шагу. Та, вслед которой не раздалось ни одного хлопка, не убегала в смущении, но шагала ровно и уверенно.

Еще несколько минут гомон в зале не утихал, а я продолжала сидеть, оцепенев от непонимания. Я вдруг вспомнила о Мюриэл и бросила испуганный взгляд в ее сторону. Лишь дрожание губ выдавало эмоции матери Фрейи, и мне не хотелось даже представлять, что она испытывала в эту минуту, ловя на себе осуждающие взгляды зрителей. Кажется, именно тогда я подумала, что если бы Фрейя хотела отомстить матери за все нанесенные ею обиды, то без сомнения, она не смогла бы выбрать для этого лучшего способа.

* * *

Вечер выдался пасмурный, туман тяжелым облаком навис над городом, словно ночь уже наступила, хотя часы показывали без четверти пять. Я взяла машину отца и отправилась на встречу с Джошем. На набережной дул пронизывающий ветер, море шумело, бросая на берег замасленные волны, а голодные чайки, раздраженно крича, старались разглядеть через туман и брызги воды рыбу. Я припарковала автомобиль так, чтобы смотреть не на унылый морской пейзаж, а на уютные фасады прибрежных отелей с приветливым теплым освещением, и вошла в магазин за десять минут до его закрытия.

Джош нашелся в подсобке, куда меня проводил улыбчивый сотрудник. Я заметила полки, заставленные товарами, а на стене – фотогалерею лучших работников месяца. Сам Джош сидел за столом и заполнял какие-то бумаги. Увидев меня, он вскочил и предложил мне кофе, от которого я не смогла отказаться.

– Спасибо, что заехала. Я нашел кое-что, подумал, тебе это пригодится, – сказал он, когда удостоверился, что я сделала два глотка и похвалила вкус приготовленного им напитка. Он вытащил из-под стола рюкзак, а оттуда – три тетради.

– Это то, что осталось в доме. Возможно, какие-то записи она увезла с собой, когда переехала. Я посмотрел даты, она писала это, когда училась в школе. Может, будет полезно.

– Спасибо, думаю, мне стоит взглянуть.

Тетради пахли бумажной пылью. Края пожелтели от времени, но выглядело это так, словно кто-то хотел поджечь бумагу, но так и не решился. Я взяла одну, наскоро пролистала – там нашлись стихи, аккуратно выведенные фирменным почерком с наклоном влево, и несколько картинок, выполненных от руки. Я увидела несколько знакомых строк – шутливая поэма про почтальона Пэта [31], которую Фрейя сочинила, когда нам было лет по девять. Она изобразила его с наплечной сумкой и в форменной фуражке – в руках письмо, которое он несет к дому номер восемнадцать. Я улыбнулась.

– Ты знал, что она бросила писать стихи еще в школе? Она неудачно выступила на поэтическом конкурсе, наверное, ты помнишь эту историю, тогда она зачитала стихотворение… – Я помедлила. – В котором мужчина занимается страстной любовью с женщиной. Возможно, сейчас на это посмотрели бы иначе, но тогда это произвело не лучший эффект, хотя даже теперь я не уверена, что восприняла смысл правильно. В таком возрасте многие вещи кажутся не тем, чем являются. Сама не пойму, почему я вообще вспомнила об этом, возможно потому, что именно в тот вечер я поняла, что совсем не знаю подругу. В тот вечер, когда Фрейя стояла на сцене, кроме волнения за нее, у меня возникло странное чувство. Это сложно описать словами, как будто я не вполне доросла до нее… Словно я еще не получила тот опыт, который помог бы сложить картину воедино. Я жалею, что не говорила с ней об этом больше, но мне всегда казалось, что она не доверяла мне так, как я ей. Но как вообще можно соревноваться в количестве секретов, не выдав ни одного из них?

Я принялась листать тетрадь: сплошные романтические грезы подростка, невинные наблюдения, зарисовки.

– Чьи это пометки, Джош? – спросила я, заметив, что многие из стихотворений грубо исчерканы красной пастой. Почерк явно не Фрейи, буквы стоят ровно, их грубая сила очевидна даже с первого взгляда.

Он пожал плечами.

Пролистав одну тетрадь, я принялась за другую.

– Ты ищешь то стихотворение?

Я захлопнула тетрадь и посмотрела на него. Нужно привыкнуть к этой мысли: брат Фрейи вырос, он поймет все, что я скажу, от него не нужно ничего скрывать, потому что он переживает так же, как и я, даже намного глубже, чем я. Это у меня пропала подруга детства, но он потерял сестру, а это гораздо больнее.

– Я предполагаю, что Фрейя давно шла к своему исчезновению, – наконец произнесла я.

– Что ты имеешь в виду?