Слово

Олег поднялся на стену, встал во весь рост, опираясь на меч. Видит – плотно обложило татарское войско, густо костры горят, на сколько глазу хватает-черным-черно, рев и гомон плывет от тучи ордынской. А за нею еще полыхает город Пронск и великий дым несется над землей.

И впрямь не пробиться сквозь силу поганую, как на большой реке и середины ее не достигнуть.

Заметили татары князя, орут, машут руками и смеются. Вывели из толпы связанных за шею женщин, на глазах князя сорвали с них одежды. Отвернулся Олег, стиснул зубы, сжал меч. И тут заметил, как мелькнула на стене фигура воина с мечом в руке. Не выдержал кто-то из дружинников, бросился в одиночку на супостата. Татары даже луков не подняли, гогочут по-своему и поджидают русского. И только он приблизился к вражьей стае, как взметнулось разом несколько сабель, зазвякало железо об железо, и не стало воина…

А голову его отрезали, зарядили в пороку и метнули назад, через стену.

– Ходи без меча! – крикнул толмач. – Башка целый останется – кумыс пить. Один башка кумыс пить не желаит!

Задохнулся от ненависти князь, взмахнул мечом и хотел уж крикнуть, чтобы открыли ворота защитники и пошли бы на татар сразиться до смерти, но увидел внизу отроков, готовых в поход, – охолонулся, отрезвел – сплюнул кровавый сгусток и спустился со стены.

Присмирели защитники у ворот, ждут последней воли князя. Лошади наготове стоят, к седлам вьюки приторочены. Парфентий с монахами суетится, последние увязывает. Оглядел князь снаряжение отроков, велел дружинникам снять с себя кольчуги и латы да обрядить в них детей, а к спинам еще и щиты привязать.

– Кони не выдюжат, – мрачно сказал воевода. – Вьюки тяжелы больно, аще доспехи…

Олег молча вспорол мечом один из вьюков, и сыпанули наземь образа, писанные на досках, литые из бронзы и золота складни и распятия, тяжелые книги в медных кованых узорах.

– Литье тяжелое да узорочье золотое в землю зарыть, – приказал князь. – Во вьюках оставить токмо книги да иконки легкие. Да чтоб на каждого коня более пуда не было.

Иноки засуетились, исполняя приказ, дружинники кольчужки и латы с себя поснимали, стали детей в них обряжать, щиты привязывать. Смолк люд во дворе, даже плача не слышно, только за стенами кричат и стонут пленные женщины да татарва визжит, вызывая и дразня защитников монастыря. Когда колонна юных всадников выстроилась наконец у ворот, князь в пузырящейся на ветру рубахе обошел ее, останавливаясь возле каждого наездника, проверил, хорошо ли все привязано, кому-то подпругу подтянул, седло поправил. И каждому отроку в глаза заглянул.

– Помни, помни, – хрипло пришептывал он каждому. – Помни и сказывай детям своим, аки гибла земля Русская. Помни, помни…

Он твердил эти слова как молитву, как благословение, словно отправлял в дальний поход дружину богатырей.

– Помните, витязи мои, помните…

Отроки же молчали, испуганно глядя из-под великих шлемов, сползающих на глаза. А за их спинами, опустив головы, в исподнем, словно в саванах, стояли уже приговоренные к смерти русские воины.

– Помните! – хрипел князь, глотая кровь. – Все помните! И те, что от погибели спасутся, и те, что в рабство к поганым уйдут! Помните! Вы – русские люди!

Когда все было готово, Олег вновь поднялся на стену и велел подать супостатам сигнал о переговорах.

– А с нами что же? Что с нами будет? – зароптали внизу люди.

И увидел князь сотни белых лиц, обращенных к нему. Насупясь, готовые ко всему, стояли разоболоченные35 дружинники его, сжимали в руках оружие, и чернецы, похватав кто копье, кто булаву или дубину, глядели на князя, ожидая своей участи. А дальше – смерды, холопы, ремесленники, женщины, старики и малые дети. Мелькали в толпе рогатины, топоры и вилы.

Поклонился народу Олег, подождал, когда стихнет ропот, и поднял руку.

– Много раз водил я вас в походы на ворога лютого, и славу, и победу вместе с вами делил. Да одолели нас поганые, побили дружину и князей побили. И нет теперь во всей земле Рязанской силы такой, чтобы сладить с супостатом. А посему детей спасать надобно, абы не сгинули под татарами люди русские. Поведу я вас ныне в неволю к поганым, и вместе с вами участь эту разделю.

Еще раз поклонился князь, а народ-то внизу обмер, еще белее лицом сделался.

– Аки пропустят татары отроков наших сквозь войско свое, – продолжал Олег Красный, – выходите из обители безоружными, с дарами, какие есть, да кладите все к ногам Батыевым. Я же с игуменом пойду сейчас милости у поганых просить, абы позволил ихний царь детей наших спасти да книги церковные…

Ворота открылись ровно настолько, чтобы выпустить князя и старца-игумена. Замерли защитники на стенах, сжимая оружие. Женщины, улучив минуту, бросились к детям, повисли на стременах, тихонько оплакивая сыновей и дочерей своих.

Олег шел к татарскому войску, и чудилось ему, будто оставшиеся за стеной люди дышат в его затылок. Игумен, волоча за собой посох, что-то шептал на ходу, взор его был обращен к небу. Орда, оставив потеху с женщинами, выступила чуть вперед, заслонив собою костры.

Горготала и шевелилась перед князем раскосая смерть…