Слово арата

— Ну, таргалары, может, мне дадите слово? — Загорелый пастух, подпоясанный волосяным арканом, с уздечкой в руке, широко шагнул вперед. Заговорил волнуясь, тяжело выворачивая каждое слово: — Ишь ты! Отец — бедняк, скота немного имел… Кому сказки рассказываешь? Если послушать нойона и камбы, зачем тогда и чистка нужна? А? Нахально врет Буян-Бадыргы. Нахально! А кто Хеймер-оола до смерти избил? У кого с аратами, с пастухами один разговор — плеть? Кто силой отбирал последнее у батраков? Кто разбогател от незаконных поборов? — Он перевел дух и снова заворочал жернова слов: — Я на него день и ночь гну спину. Сюда пришел прямо из его табуна. А в табуне голов больше, чем народу здесь… С самого детства у него служу. Ни в чем не разбирался раньше, думал, судьба у меня такая… Хотел уйти после революции, да остался по глупости. Вижу — опять его верх, опять он главный… Теперь вот только понял, что к чему. Камбы его защищает? А кто другой будет защищать? Ирикпин — лучший друг. А оба — злодеи. Гнать надо этого подлого врага. Гнать!

Взмахнув уздечкой, пастух отошел в сторону.

— Ыы-ы, — раздался голос Кенена. — Правду говорит Чавырык. Ни в коем случае нельзя оставлять такого человека в партии!

Я потянул его за полу халата.

— Помолчи пока. Ты член комиссии. Не торопись. Пусть другие говорят. А то скажут еще, что мы заранее решили, не посчитались с мнением народа.

— Как тут усидишь! Была бы возможность, сам с ним прямо тут разделался бы!.. Ладно, подожду.

Снова поднялся Ензук.

Загибая пальцы, он перечислял «благодеяния» нойона. Просто перечислял. Как Буян-Бадыргы купил себе высокий чин за пушнину, серебро и скот, отобранные у аратов хемчикских хошунов, как избивал и пытал людей лишь за то, что не вовремя вносили налоги. Да что — пытал! Закапывал живьем в землю, вешал на деревьях…

— Быстро же ты «забыл» все это. А вот мы, араты, помним твои «заслуги». Вот и пришло время получить с тебя долги.

Теперь можно было не волноваться. Пусть все самые красноречивые ламы хошуна, даже всей Тувы, хором стали бы защищать нойона, никого это не тронет.

К Буян-Бадыргы почти вплотную подошел Шилаа. Насмешливо поздоровался с ним:

— Экин, тарга!

Отступил на шаг.

— Неужели, думаешь, хоть кто-нибудь забыл, как больно бьет твоя кымчы? Какой тяжелый у тебя кулак? Как гнусны твои насмешки и оскорбления? — Он тыкал пальцем чуть не в самое лицо нойона. — Сколько человек довел ты до смерти? Сколько девушек обесчестил?.. С тобой не только в одной партии быть — по одной земле ходить противно!

— Дело ясное!

— Давайте кончать!

«Светлейший» то бледнел, то краснел.

— Можно спросить? — Сидевший впереди всех молоденький арат в рваных броднях настойчиво повторил: — Можно спросить? Мне бы по-малому…

Под громкий хохот я объявил перерыв.

Сундуй, Лопсанчап, Ензук и еще несколько человек отошли за караганник.

— С-сначала из партии выгоним гадину, а п-потом в тюрьму укатаем! — Лопсанчап поднял кулак, как дубину. Окажись рядом с ним Буян-Бадыргы — несдобровать бы ему.

— Мне кажется, — кашлянул Элбек-оол, — этот вопрос надо обсудить всесторонне. Покритиковать, предупредить… Ну, строго предупредить! Он человек образованный, может исправиться… Конечно, решает большинство. — И поспешно добавил: — Как большинство, так и я.

— Подпевала! — буркнул Ензук.

— Това-арищи! — всполошился Элбек-оол. — Я просто сказал первое, что в голову пришло. Нельзя же из-за этого навешивать на меня черт знает что! Что я — враг, что ли? Да я сам буду руками и ногами голосовать за его исключение!

И покосился в сторону: как бы не услышал Буян-Бадыргы.

Ензук рассмеялся:

— Чего сердишься, тарга? Я же не про тебя…

Сундуй, сидя на корточках, молча ковырял пальцем землю. Вид у него был растерянный.

Вот тебе и секретарь хошунного комитета!..

Перерыв лишь подогрел страсти. Долго мне не удавалось успокоить собрание.

Наконец я подвел итог:

— Выступавшие до меня высказали общее мнение: оставлять Буян-Бадыргы в партии — все равно что держать волка с овцами в одном загоне. Ничего к этому добавить не могу.

Спросил у «светлейшего»:

— Хотите что-нибудь сказать?

Он вяло встал, покосился исподлобья, сгорбился.

— Мне нечего говорить, мои повелители… Сколько бы я ни говорил самых высоких слов, никто не примет их во внимание… — Попробовал на всякий случаи польстить: — Таргалары Ензук, Шилаа, Лопсанчап — мои сверстники. Я работал вместе с ними… Они, конечно, много наговорили, но я не обижаюсь на этих товарищей… виноват, на таргаларов. Когда стреляют зверя — кровь бежит, когда рубят дрова — щепки летят… Если мне позволят, я выскажу последнюю просьбу: оставьте меня членом партии. Я перед всеми обязуюсь работать изо всех сил.

Сел в сторонке жалкий, съежившийся.

— Давайте голосовать, — сказал я. — Пусть вместе со мной поднимут руки те, кто за предложение изгнать из рядов Тувинской революционной партии наследственного феодала Буян-Бадыргы, злейшего врага аратских масс!

Разом поднялись руки, шапки, арканы, уздечки. Голосовал весь хошун.

— Гражданин Буян-Бадыргы, сдайте ваш партийный билет!