Слово и части речи

Очень последовательно исходит из единства слова И. А. Мельчук. Точнее, он выделяет и последовательно противопоставляет две единицы, постоянно разграничиваемые в отечественной традиции после классических работ [Смирницкий 1954; 1955]: «слово – это либо словоформа, либо лексема» [Мельчук 1997: 103]. Но эти единицы различаются не по протяженности, а прежде всего степенью абстрактности, лексема – множество словоформ [Там же: 98, 320 и др.]. Впрочем, в некоторых периферийных случаях лексема и словоформа могут по границам не совпадать: аналитические формы входят в состав лексемы, не являясь словоформами, а образования вроде французского du (слияние предлога de и артикля le), наоборот, словоформы, не входящие ни в какую лексему [Мельчук 1997: 320–321]. Однако оба понятия в норме совпадают по границам и отражают разные стороны традиционного понятия слова. Определения словоформы и лексемы [Там же: 175–176, 329] строятся так, чтобы могли максимально учитываться разные признаки, используемые в лингвистике для выделения слов. Определения оказываются сложными, но сам их автор признает, что, например, его определение лексемы может не охватить все реальные случаи [Там же: 333–334].

То есть приходится либо устанавливать иерархию признаков (А. И. Смирницкий), фактически сводя определение к приоритетному признаку, либо выделять некоторый прототип слова, имеющий комплекс признаков, признавая, что реальные слова могут обладать не всеми из них (Р. М. У. Диксон и А. Ю. Айхенвальд, а также В. Г. Гак). В пользу последней точки зрения приводился такой аргумент: «Если какие-то явления, как правило, совпадают, между ними должно быть что-то общее. Это общее и подлежит в данном случае определению» [Шмелев 1973: 42]. У И. А. Мельчука можно обнаружить то и другое: полная иерархия признаков (которых много больше, чем два) не устанавливается, но элементы иерархии иногда прямо формулируются (отделимость словоформы весомее, чем переместимость), иногда вытекают из общего подхода (малый вес фонетических признаков). Но еще заметнее у него последовательное стремление к установлению некоторого бесспорного прототипа слова с последующим рассмотрением спорных случаев, при которых действует лишь часть признаков; большое количество таких случаев приходится специально рассматривать по отдельности.

Данный тип определений уязвим для критики, однако комплексное понимание слова интуитивно кажется едва ли не наиболее разумным; видимо, поэтому оно продолжает существовать. К этому вопросу я вернусь в конце главы.

Вторая группа определений, наиболее многочисленная и разнообразная в лингвистике ХХ в., тесно связана с тем или иным несловоцентрическим подходом. И здесь слово признается универсальным понятием, но в отличие от определений первой группы в них его выделение производится по какому-то единому признаку. Сами по себе эти признаки могут быть разными: синтаксическими, морфологическими, фонетическими, реже семантическими. К этой группе относятся вышеприведенные определения Л. Блумфилда, И. Ф. Вардуля, Е. Д. Поливанова7; у последнего, правда, кроме главного, синтаксического признака выделены и второстепенные: фонетические. Еще одним примером может служить определение слова на основе уточненного признака неразрывности у Дж. Гринберга [Greenberg 1957: 28–31].

Такие определения выгодно отличаются от комплексных определений своей непротиворечивостью и при достаточной строгости могут давать четкий результат. В отличие от определений предыдущего типа они создают условия для соизмеримого описания языков на единой основе. Однако в связи с данными определениями возникают две проблемы. Во-первых, разные определения такого рода могут даже для одного и того же языка давать разные результаты, что мы уже видели на примере японского языка у Е. Д. Поливанова и И. Ф. Вардуля. И здесь постоянно встает вопрос: почему эти разные результаты требуют сохранения одного и того же термина слово?

Во-вторых, если определения первого типа ориентируются на традиционное представление о слове, то данные определения приводят к нетрадиционным результатам. Например, согласно определениям Е. Д. Поливанова и Л. Блумфилда, служебные слова (по крайней мере, наиболее типичные из них) не будут словами. В концепции Е. Д. Поливанова, примененной к японскому языку, служебным словам закономерно не нашлось места8 . А Л. Блумфилд, как заметил Дж. Гринберг [Ibid.: 28], не пользовался своим определением при обращении к английскому языку: реально у него слово в этом языке – не минимальная свободная форма, а последовательность между пробелами в стандартной орфографии [Блумфилд 1968 [1933]: 187 и др.].