Пытаясь угнаться за техникой, литература иногда сама хочет стать техничной, подражать науке, вдохновляться ею, применять ее приемы. Но царство литературы и поэзии чувство. Недаром «новые романисты», желая быть научными, стали вместо этого технарями. Незаменимость искусства в том, что только оно исследует ту основу человеческой жизни – и между прочим также науки, – какою является страсть. Литература и философия имеют дело с непосредственным человеческим бытием, бедственным, ищущим или радующимся; наука всегда лишь вращается вокруг этого бытия. «Между бытием и наукой не просто отсутствует общий язык, но между ними просто не может быть соприкосновений. Это две абсолютно параллельные, независимые, автономные деятельности» (2: 97). Конец литературы не окончателен. Она возродится из пепла. Не наука, а именно искусство, умеющее быть одновременно и древним и новым, хранит преемственность и самотождество культуры, связывает архаику с временем. Только искусство возвращает человека самому себе в том смысле, что размыкает его, помогает заглянуть в необыденные, звездные стороны своего существа.
Открытая искусством красота заражает человека ностальгией по недостижимому и вносит в существование тот тревожный надрыв, без которого человек был бы еще не полон (5: 277). «Страшны и грандиозны откровения искусства. Если великое создание не заставило вас забыться, значит вы не всмотрелись, значит вы его не поняли, не дали ему сказать вам свое слово. Всякое восприятие произведения искусства борьба, боль. Вместе с ним вы должны всё поставить под вопрос. Поддайтесь искусству, позвольте себе попасться в его благожелательную ловушку, в многообещающую пропасть, которую оно перед вами раскрывает. Не бойтесь. Нельзя спастись не пройдя через испытания» (8: 25).
Угроза искусства, о которой говорит Ионеско, в невозможности знать заранее, как оно изменит человека, который примет вызванные им чувства и порывы всерьез. Конечно, внушение искусства ненавязчиво и риска можно избежать, если встать к нему в отношение музейного хранителя и видеть в его произведениях красивые предметы. «Но я вам этого не советую, – говорит напоследок Ионеско. – Сделайте всё, чтобы эти предметы, обращающиеся к такой глубине вашего существа, чтобы все эти загадочные лики стали для вас самой мучительной, самой пора бощающей, самой освободительной проблемой вашего человеческого и душевного опыта» (8: 25).
Эжен Ионеско. Почему я пишу[213]