Слово и событие. Писатель и литература

«А-я-я кати… Мати! Кати… а-я-я кати…» (ай какая картинка, смотри). Здесь ребенок (год и восемь месяцев) опять играет во взрослого, целиком переносясь на его место. Слово лишь надводная часть крупной игры. Передразнивается собственно «эмоция» взрослого, возможно чересчур слащавая, при виде интересной картинки. Есть и более перспективная сторона процесса: на базе такого подражания, игривого заражения «чувствами» взрослого, имитации его восторгов ребенок высвобождает в себе навык, который можно было бы назвать чем-то вроде удивления, созерцания, рассмотрения, в данном случае явно показного, подстроенного, эстетского. Ребенок хочет распорядиться внутренним миром взрослого, присвоив его себе.

Общение ли это? Как сказать, скорее всего опять откровенное манипулирование взрослым: от него ожидается стандартная реакция на стандартный стимул. Или, возможно, всё-таки общение, только особенное: обмен самими личностями, идентификациями, в последнем примере к сожалению псевдоидентификациями, личинами с поддельной эмоцией. Внутри нераздельной самости ребенка завязываются узлы я и он, оба разыгранные, однобокие. Главное движение, центр действия сосредоточен в «а-я-я»: это смоделированный ребенком другой человек, взятый в его «эстетическом переживании». Ребенок снова выступает тут как актер, захватывающий инициативу, берущий новую роль, дающий себе быть другим и другому собой, причем грани индивидуации по-прежнему размыты, тем более что смоделированный ребенком шутовской «другой» не самостоятельная личность, а стандартный реквизит персонального детского мира, что пожалуй прекрасно понимает сам младенец, хотя взрослый часто не понимает! В среде, не очень требовательной к подлинности чувства и к истине переживания, эти построенные ребенком «другие» могут очень рано и прочно стать эрзацами окружающих его реальных людей, и детский солипсизм, необходимый и чарующий в полуторагодовалом возрасте, может быстро перерасти во взрослый нигилистический и безнравственный солипсизм, очень способствующий развитию умственных, например математических навыков и подсекающий в корне развитие настоящей личности.

Многое разыгрывается и развертывается в мире полуторагодовалого ребенка, который при своем царственном неразличении лиц, агентов и векторов правит событиями в опоре на несколько надежных слов взрослого языка как всевластный хозяин ситуации, распорядитель своей вселенной, – что, надо думать, придает ему большую уверенность в себе и в правильности всего происходящего. Ребенок занят захватывающим делом, он научился и впредь хочет управлять положением вещей, властвовать, именовать, распоряжаться. Он работает со взрослым не как личность с личностью, а как мало сознающая свои пределы самость с частями мира, который ей отдан и внутри которого эта самость расправляет плечи. Для нее тут были бы только помехой другие как своевольные независимые агенты; и если уж они непременно хотят быть таковыми, как например живые кошечки, собачки и другие звери и хорошие взрослые, то они должны во всяком случае подчиняться своему, пусть своеобразному, но прочному стереотипу поведения. Надо сказать между прочим, что и взрослый предпочитает такую модель поведения у детей.

В этой связи характерны детские императивы. Ребенок конечно знает на опыте, что императив далеко не всегда влечет за собой исполнение требуемого. В категоричности детских императивов есть что-то от дерзости естествоиспытателя, чьи опыты удаются не всегда, но часто кончаются удивительной удачей, а потому позволяют дерзать с каждым разом всё решительнее. Мысль, что в «другом», который призван служить орудием исполнения желаний, может прятаться спонтанная непредсказуемость или свобода воли, не входит в детские расчеты. У девочки возрастом год и восемь месяцев было впервые замечено (хотя могло употребляться и ранее) слово «пожалуйста». В нем не было ни малейшего оттенка вежливости, тактичной просьбы; самые свирепые приказания могли им сопровождаться. Оно несло лишь функцию умножения действенности приказа и возможно отвечало также какой-то внутренней потребности грамматически дооформить императив. Могут возразить: полуторагодовалая крошка просто неправильно поняла ваше «пожалуйста». Конечно, но ребенок усвоил его в смысле усиления энергии своего требования по той же причине, по какой он вообще так редко просит, так часто приказывает.