Слово и событие. Писатель и литература

Говорить с совсем маленькими детьми, как известно, искусство, которым не все владеют. Попытки завязать с крошечным человечком диалог, пусть самый улыбчивый и любезный, часто кончаются конфузом. Полуторагодовалый ребенок не принимает вас за полноправную личность, и если не станет дичиться, то скорее всего неожиданным для вас образом распорядится вами, вашими подарками, даже вашим носом или волосами как вещью, к собственному смущению и к вашей обиде. Он еще не готов допустить в своем мире другого себе, это собьет его с толку и грозит полностью развалить всю его дальнозоркую стратегию первооткрывателя. Равных себе вне себя этот титан духа не знает. Однако попробуйте быть одновременно смелее и участливее, рискните решительно занять рядом с ним такое же, какое занял он, то есть его собственное царственное место благосклонного наблюдателя театра вещей и заинтересованного распорядителя вселенной, и он не только поделится с вами игрушками, пространством, долей причастности к благам, но и, что главное, сразу подключит вас к той игре отождествления вас с собой, себя с вами и вас обоих с другими и с вещами, которая показывает, что он, слава Богу, еще не осознал себя индивидуальностью, но что его самость зато так широка, что он легко, привычно и великодушно примет в ее интимный круг, в подаренный ему неопределенно-дружественный мир знакомца и незнакомца.

Условие, чтобы он вас в него принял, – разделить с ним, а значит подкрепить его веру в надежность дружественного мира. Не нужно только забывать, что орган для отличения фальши от правды у ребенка чуток во всяком случае не меньше вашего, так что лучше не навязываться к нему с поддельной гармонией, в которую у вас нет такой же простодушной веры как у него. Конечно ребенок в принципе способен даже вашу ложь бескорыстно переработать в свою правду, только для этого ему понадобится уже свобода от вас, и если общение, то не с вами.

В одном никто не упрекнет ребенка: в том что он не старается изо всех сил – не поступаясь только тем, чем по своей наивности он к счастью еще не умеет поступиться – хранить и поддерживать мир подаренного мира. Это его не по-детски серьезное усилие делает таким важным для взрослого, таким радостным и возвышающим настоящее общение с ребенком. Старший видит, как потрепанная гармония его души восстанавливается несмышленым молодым существом в первоначальной чистоте, так что становится уже трудно с уверенностью определить, кто кому больше дарит. В «Литературной газете» от 7 января 1987-го года есть отрывок из заметки молодого Андрея Платонова в воронежской губернской газете «Красная деревня» от 18-го июля 1920-го года: «Некому, кроме ребенка, передавать человеку свои мечты и стремления; некому отдать для конечного завершения свою великую обрывающуюся жизнь. Некому – кроме ребенка».

Стоит спросить, не тем ли многие обрекают себя на обнищание, что не безусловно щедры на доверие к детям. И риск, которому подвергает себя наша культура, давая свободу каждому новому поколению, не входит ли он в число главных условий ее продолжения. Дарящей культуры, которая отчетливо противостояла бы дисциплинирующей, наверное нет в чистом виде. Но есть ощутимая разница между естественной свободой ребенка так называемого ясельного возраста в семье и гнетом малопонятных правил и запретов в воспитательном учреждении. Тамильская мудрость говорит, что с сыном до пяти лет обращайся как с царем, от пяти до пятнадцати как с рабом, старше пятнадцати как с другом. Человека в его первое райское пятилетие тоже конечно можно дисциплинировать, но с риском что мир останется ему навсегда чужой. Попытки распространить коллективное воспитание, неизбежно предполагающее дисциплинирующее обучение, на детей существенно младше пяти лет предпринимались в СССР, но не дали хороших результатов. Наоборот, допускаемая например в США, в Японии вольность маленьких детей, не вызывая слишком острых проблем, похоже создает более широкую основу для хранения человека.

Мы относимся к сложному типу, включающему крайности. Нигде в мире детей так не балуют и одновременно так не строжат как в нашей стране. Если согласиться, что работа с совсем маленькими детьми требует принципиально недоступной учреждению теплоты, и говорить только о нашем семейном воспитании, то бросается в глаза контраст между семьями, где человеческое существо признается в самом крошечном создании, и другими, где чужую свободу начинают уважать только когда она сама заявит о своих правах, то есть слишком поздно чтобы отвести конфликт, на который уходят лучшие духовные силы и старых и молодых.