Слово и событие. Писатель и литература

А. Д. Швейцер совершенно справедливо указывает[120] на то, что И. И. Ревзин и В. Ю. Розенцвейг в своей теории общего и машинного перевода[121] абстрагируются, в целях упрощения теоретической модели, от социального контекста и следовательно от всех видов перевода, в которых привлечение этого социального контекста необходимо. Но в то же время и сам А. Д. Швейцер со своим тезисом об инвариантности содержания сообщения и с его установкой на функциональные характеристики коммуникативного акта[122] явным образом тоже абстрагируется от поэтического перевода, где ритмика и мелика оказываются едва ли не важнее содержания, и от перевода древних текстов, где не может идти речи о функциональной адекватности текста на языке-цели тексту на языке-источнике.

Е. Г. Эткинд[123] стремится взглянуть на процесс перевода шире и (опять же с полным основанием) вообще отказывается в этом процессе выделять какую-то отдельную сторону лингвистической коммуникации, рассматривая его лишь «в сопряжении со всеми другими проблемами, связанными с текстом, – поэтикой, стилистикой, даже психологией». Но и Эткинд в своей стилистической теории перевода, возможно незаметно для самого себя и против своей воли ограничивает предмет своего исследования, отвлекаясь от такого явления литературной истории как эпохи самостоятельного творчества через перевод. Когда Эткинд говорит что перевод есть «вторичное литературное творчество» (а это одно из основных его положений), он забывает о том, что например испанская литература возникла в 13–14 веках как самостоятельная, но на основе перевода с латинского и французского языков, – забывает о том, что в определенные периоды всё литературное творчество мыслится вообще лишь как перевод, и притом настолько, что за перевод стремятся выдать даже самостоятельные находки. Эткинд, далее, не учитывает и идущую из древности традицию считать всякое вообще поэтическое творчество своего рода переводом, а также видимо не принимает всерьез многочисленные свидетельства виднейших мастеров перевода о том, что их деятельность является творчеством в полном смысле слова, а не всего лишь «вторичным». Таким образом, и здесь мы имеем отнюдь не теорию перевода как такового, а лишь теорию одного типа переводческой деятельности в одну эпоху.

У Ю. А. Найды[124] мы находим опять же лингвистическую теорию перевода, явным образом опирающуюся лишь на обработку прозаических текстов.

Напрашивается мысль, что наличие различных теорий (например машинной, общелингвистической, стилистической) обусловлено не принципиальными расхождениями, а тем часто ускользающим от внимания исследователей фактом, что они оперируют с разными предметами исследования. Если И. И. Ревзин и В. Ю. Розенцвейг[125] имеют своим объектом в основном технические, терминологизированные и подобные им тексты, то они в своей теории перевода должны прийти и действительно приходят к результатам, совершенно неприемлемым для А. Д. Швейцера, опирающегося на тексты общественно-политической тематики, и тем более для Е. Г. Эткинда, исследующего перевод поэтических текстов, и т. д.