Слово Лешему

Иное дело товарищ Муратов. В Бисау в посольстве перед нашим отлетом на Острова (отлет был под вопросом, согласовывался с Москвой) нам сказали: «Как раз туда летит наш товарищ Муратов (как будто так летит, по своим делам, независимо от нас), если будет какая-нибудь неясность, обращайтесь к нему». Товарищ Муратов представлял собой среднеэтнический тип, мог быть европейцем, турком, латиноамериканцем, с несколько вислым носом, ухоженными усами, в твидовом пиджаке, отутюженных брюках, с дипломатом. Особенностью товарища Муратова было то, что он как будто ни на кого не смотрел, однако видел все, что надо ему; его взгляд можно было ощутить даже затылком; он глядел тяжело.

Из Бисау в международный аэропорт на острове Сал мы летели в трансатлантическом «Боинге»; товарищ Муратов сидел непричастно, поодаль от нас, так же и при перелете с острова Сал на остров Сантьягу на самолете местной линии с двумя смешливыми стюардессами-креолками. В Прае мы жили с ним в одном отеле «Прая-Мар», каждое утро он отправлялся куда-то при дипломате-кейсе. Во время завтрака в кафе на террасе мне удалось заглянуть в кейс товарища Муратова, который он — при всей его опытности — на мгновение приоткрыл. Там были уложены в ряд, как патроны в обойме, бутылки армянского коньяку. Несомненно, кроме нас, у товарища Муратова были свои дела на Островах. С выпивкой там чрезвычайно туго: пока привезут из Дакара, Лиссабона, Конакри, а выпить креолы не дураки.

На возвратном пути из Праи в Бисау, в международном аэропорту на острове Сал, мы наконец оказались все трое в одном номере: я, П. и товарищ Муратов — опять же в помещении бывшей португальской казармы. До «Боинга» Лиссабон — Конакри, с посадкой в Бисау, оставалась целая ночь. Товарищ Муратов за время сопровождения первой в его жизни делегации писателей удостоверился в том, что мы не сбежим, успокоился, раскрепостился, выставил бутылку армянского коньяку. Ночь была нежна, звезды висели низко, крупные, голые, как плоды папай; на летном поле ревели моторы, сна ни в одном глазу, одной бутылки на троих не хватило. Еще в начале поездки по Африке, в Дакаре, нам с П. подарили бутылку виски — как первое средство на случай малярии. П. принял бутылку, засунул ее в свой чемодан. Выставленная товарищем Муратовым бутылка требовала от нас ответного шага. Я обратился к П.: «Доставай виски, помнишь, что нам подарили!» Вообще неулыбчивый, латыш сделался совсем кислый. «Да, но нам сказали, что это от малярии». Товарищ Муратов смотрел проницающим взглядом: чего стоят писатели, раскошелятся или нет. Я вызверился: «Давай сюда бутылку! Иначе будет приступ малярии!» П. полез в чемодан.

За все время нашей поездки по Африке, в трех странах, П. не зашел ни в один магазин, ничего не купил, по ночам писал открытки в Ригу. Когда я его зазывал в торговый ряд, он уклонялся: «Мне это не интересно». Я тоже был в ту пору вполне советским человеком, свободным от меркантилизма, но чтобы до такой степени... Пришло на ум: вот для чего Советской власти при становлении потребовались твердокаменные латышские стрелки — для опоры...

П. привез в Москву из поездки по Африке неистраченные двести франков, предъявил на таможне. Таможенник обалдел: «Первый такой случай. Вы бы лучше на них пива выпили».

Мы с П. вышли из аэропорта «Шереметьево» в сладостно-мокрый, снежный мартовский московский вечер. Он пошел налево, я направо, мы с ним не попрощались.

Примерно то же произошло при прощании у суверенной Латвии с Россией.

Странное дело, каких только ягод я не собирал в Чухарии! Вчера вдруг нашел в моем садочке в Чоге красную и черную смородину. До меня в избе жил мужик, бессемейный, говорят, стал сильно запивать, сорвался с места, из родного дома. А ведь собирался жить, смородину посадил. Куда сорвался? Зачем? От себя нигде не укроешься. Напоследок в припадке бессильной ярости оборвал электропроводку, так шнуры и висят...

Я подвел провод к штепселю (а где Тарапунька?), включил приемник, сказали, что надо обменять старые денежные бумажки на новые. Вышел, обратился к мужикам, рубящим баню: «Слышали, денежки надо менять!» Мужики и ухом не повели. «А, это с Ильичом упраздняют. Нас не касается. Наши в недвижимость вложены».

Еще сказали по радио, что Ельцин прервал свой отпуск где-то под Новгородом (небось, в Валдае) в связи с обострением чего-то (разве было притупление?). Я подумал, что и мне надо прервать мои отпуск, покуда еще принимают старые дензнаки, а то не на что будет уехать в Питер. Но тотчас возразил себе: я не Ельцин, у меня другой статус, мне надлежит вбивать колья в изгороду; я навбивал изрядно, но вчера овцы просочились, как моджахеды на афгано-таджикской границе.

Шесть часов утра. Солнце в полнеба, в другой половине наливная туча.