Слово о граде Путивле

До острога идти было совсем ничего, но только по княжескому двору княгиня могла ходить пешком да еще на богомолье. В остальных случаях обязана была ездить. Для нее запрягли колымагу. Ефросинья Ярославна взяла с собой дочь Ярославну, чтобы девочка поучилась на примере, как надобно княгине вести себя в подобных случаях. Обе оделись в лучшие наряды, потому что для княгинь любой выезд на люди – это служба.

Хотя Марфа Прокшинич провела закопанная в землю уже три дня, волосы ее не только не потускнели, а наоборот, стали еще красивее, будто подпитывались земными соками. Лица, правда, потускнело, но скорее так казалось из-за выражения бесчувственности, одурманенности. Действие дурман-корня к утру почти закончилось, Марфа уже начинала ощущать зуд в теле, из-за которого страдала больше, чем из-за неподвижности, голода и жажды.

Княгиня и княжна вышли из колымаги возле торчавшей из земли головы.

– Здрав будь, княгиня! Здрав будь, княжна! – поприветствовал их стражник и толкнул тупым концом голову Марфы: – Чего молчишь?

Марфа попыталась поздороваться, но губы не слушались ее, получилось так тихо, что слов никто не разобрал.

– Мужа убила, – сообщил стражник княгине.

– Знаю, – сказала Ефросинья Ярославна и не удержалась от восхищения: – Какие волосы у нее красивые!

Княжна Ярослава, которая считала, что у нее самой волосы не очень красивые, густо покраснела.

– Жаль, если такие волосы пропадут, – продолжила княгиня и спросила у Марфы: – Дети у тебя есть?

Марфа хотела прошептать: «Да», но не смогла, только закрыла-открыла глаза.

– Двое, сын и дочка, – ответил за нее стражник.

– Навещают мать? – поинтересовалась княгиня.

– Дочка каждый вечер приходит, плачет над ней, – рассказал стражник.

– Раскаиваешься ли в содеянном? – спросила Ефросинья Ярославна убийцу.

Та опять смогла ответить лишь глазами, закрыв и открыв их.

– Первое время без остановки молитвы шептала и смерти себе просила. Теперь обессилела, даже не стонет, – сообщил стражник. – Только не даст ей бог смерти, его волю выполняла.

– С чего ты взял? – задала вопрос княгиня, чтобы узнать, свои ли мысли он говорит или это народное мнение.

– Все так говорят, – ответил стражник. – Ее муж руку на святое поднял, за что и был наказан.

– Значит, все считают, что она была божьим орудием? – переспросила княгиня, чтобы Ярослава лучше поняла.

Княжна вряд ли слышала ее, потому что с трудом сдерживала слезы жалости.

– Ну, люди так говорят… – неуверенно ответил стражник, потому что не понимал, к чему клонит Ярославна, что именно хочет услышать. Он показал на зевак, которых уже немало набежало, чтобы посмотреть на княгиню и княжну: – Спросите у них.

Княгиня обвела зевак взглядом. Все согласно кивали головами, подтверждая слова стражника.

– Ну, раз все так говорят… – Ефросинья Ярославна наклонилась к Марфе и спросила: – Постриг примешь?

Марфа еле пошевелила губами, ответив: «Да», и еще моргнула глазами в подтверждение.

Княгиня Ефросинья выпрямилась, сказала:

– Нет ни праведника без порока, ни грешника без покаяния, – и повелела: – Выкопать ее и постричь в монахини.

Зеваки радостно загомонили, будто это их помиловали.

– А мы пойдем помолимся за нее и убиенного ею мужа, – сказала Ефросинья Ярославна своей дочери.

К соборной церкви, находившейся неподалеку, они пошли пешком, давая понять, что хотя и княжеского роду, но гордыней не обуяны, и что перед богом все равны. Большая часть зевак последовала за ним, а меньшая осталась посмотреть, как будут выкапывать Марфу Прокшинич.

16