Слово о полку Игореве — подделка тысячелетия

Чьи «полки», каких современных ему врагов имел в виду Святослав Киевский? Вне всякого сомнения, это были все те же половцы, которых он вместе с Автором называет «кощеями», то есть «холопами-рабами». Подневольных людей во все времена сравнивали с рабочим скотом. Какое же оружие, с точки зрения князей, достойно было того, чтобы его использовали против рабов или скота? Каким «оружием», засунутым чаше всего именно за голенище, еще и сегодня владеет любой профессиональный наездник в любой части света? Каким предметом во времена не столь отдаленные казаки разгоняли рабочие демонстрации?

Предмет этот – плеть, и его-то, по свидетельству А. Н. Кирпичникова, чаще всего находят в погребальных курганах IX—XIII веков «в сочетании с оружием».

Именно таким «засапожником» после неожиданного нападения или перелома в битве вполне можно было «побеждать» и гнать «кликом» впавшего в панику врага, отбросив в сторону «щиты-оружие» и облегчив тем самым взмыленных лошадей.

Как «оружие» против рабов, плеть подтверждается литературной и устной традицией. Обратимся к уже цитированному С. Герберштейну, который в своих «Записках о Московии» пересказал старинную новгородскую легенду о том, как, не имея вестей от дружинников, семь лет осаждавших Корсунь, их жены вышли замуж за собственных рабов. Вернувшись в Новгород с трофеями, воины испытали потрясение: «Рабы пытались отразить своих господ, на супругах которых они женились. Тогда господа, рассердившись этим возмутительным поступком, отложили по чьему-то совету в сторону оружие и взялись, как имевшие дело со своими рабами, только за кнуты и батоги; устрашенные этим рабы обратились в бегство…». Еще и во время Отечественной войны 1812 года многочисленные литографии изображали лихого казака, гонящего француза, с подписью: «Чем победил врага? – Нагайкою!»

Таким образом, у нас практически не остается сомнений, что под «засапожниками» Автор «Слова» подразумевал плети»[329].

Ничего не скажешь, оригинальная концовка получилась. Воины ополчения Черниговского князя Ярослава, будучи вооруженными орудиями в основном для взятия неприступных крепостей и мощных городских стен (камнеметы, баллисты, огневые катапульты и арбалеты), основную надежду на окончательную победу возлагали все-таки на обычные плети, торчащие из голенищем сапог. Однако откуда у ополченцев сапоги, которые носили лишь элитные подразделения, да еще и кони, если ополченцы, обутые в лапотные онучи, дрались исключительно в пешем строю? А то что речь шла именно об ополчении, совершенно очевидно, поскольку Черниговский князь Ярослав конные отряды (полки) ковуев под воительством Ольстина Олексича направил в поход с князем Игорем.

Завершающим аккордом оригинальных аргументов в трактовке, пожалуй, самого загадочного «темного места» «Слова о полку Игореве» у В. П. Тимофеева является рассуждение о словосочетании «…звонячи въ прадѣднюю славу».

«И, наконец, о звенящей «славе», сопровождающей победный бросок. Мы полагаем, что это не просто поэтический образ, но весьма конкретное упоминание, которое совершенно верно истолковал И. И. Срезневский. Выражение «звонячи в прадедную славу» он переводил в значении «бить в колокол». Так же понимал его В. В. Капнист, один из самых первых серьезных исследователей «Слова»: «слава» в произведении есть именно «колокол»[330].

Узурпатор Олеговой вотчины Владимир Мономах, слыша в свое время «давний великий звон» (который напоминал о былом походе Ярослава Мудрого на Чернигов), «по вся утра уши закладаше» (в том же Чернигове). А разве черниговское войско Ярослава, «звонячи в прадеднюю славу» черниговского князя Святослава Ярославича, бьет не в его же исторические колокола?

Не «список названий экзотических народностей», но перечисление сил черниговского войска с атрибутами действительно «само по себе поэтично». «Шельбиры», вне всякого сомнения, звучит изысканней, чем «арбалеты». Поэтому лучше и в переводе оставить все эти Авторские находки, снабдив их соответствующей пояснительной сноской. Но если требуется не поэтический, а точный перевод, он может быть следующим: