Слово о полку Игореве — подделка тысячелетия

«На наш взгляд, все эти «могуты», «ольберы», прочие «были» появились под пером автора Слова в результате его чисто этимологическо-литературной работы: он включил в свой перечень ряд наименований, имеющих тюркские корни, разного происхождения, добавив ряд прозвищ, созданных им самим»[341]. На что попенял ему А. А. Зализняк, упрекнув в лингвистической безграмотности: «Не будем комментировать эту размашистую лингвистику, перечеркивающую все работы профессионалов-тюркологов… В целом следует констатировать, что лингвистическая часть построений А. А. Зимина непрофессиональна и никак не может служить обоснованием его гипотезы <об авторстве И. Быковского.– А. К.>. По-видимому, Зимин, выдвигая лингвистические аргументы, искренне не понимал, что вторгается в область, где его подготовки абсолютно недостаточно»[342].

Критика в адрес одного из ведущих историков страны со стороны столь же известного лингвиста, конечно, жестковата, но видимо немного поостыв, Зализняк отдает ему дань восхищения: «…сейчас еще вполне живо воспоминание о недавно ушедшей эпохе идеологического диктата. И независимо от согласия или несогласия в собственно научном отношении, нужно отдать дань уважения смелой и искренней попытке А. А. Зимина вступить в борьбу с казенным единомыслием и со статусом священной коровы, который был придан в СССР «Слову о полку Игореве»[343].

На наш взгляд, А. А. Зимин попал в точку, высказав крамольную мысль, что все эти термины есть плод чистого воображения, появившийся, однако, не «под пером автора «Слова», а иных «авторов», речь о которых впереди.

Отсутствует этот фрагмент и в так называемом «Щукинском списке» «Слова», который, на наш взгляд, является промежуточным вариантом «Буслаевского списка «Слова», вошедшего в его «Хрестоматию» по изданию 1861 года[344].

Действительно, трудно отрешиться от мысли, что оба эти списка генетически не связаны между собой. Как в «Щукинском списке», так и в «Исторической хрестоматии» Буслаева опущены такие фрагменты категории «темных мест», как: «И на канину зелену паполому постла»; «Съ тоя же Каялы… Софіи къ Кіеву»» «За нимъ кликну… в пламянѣ розе»; «у Плѣсньска ни болони… к синему морю»; «Нъ се зло… сыну Глѣбову!»; «которою бо бѣше насиліе… съ Дудутокъ»; «нъ разно ся имъ хоботы пашуть» и др. Конечно, «Щукинский список» не является калькой препарированной версии «Слова», вошедшей в «Хрестоматию» Буслаева. Есть изъятия текстов, которые в «Щукинском списке» присутствуют, и напротив, в ряде мест «Щукинского списка» отсутствуют тексты, вошедшие в «Хрестоматию». Однако это обстоятельство не является, на наш взгляд, основанием, чтобы считать эти списки независимыми. Просто Буслаев работал над совершенствованием препарированного текста от издания к изданию как «Исторической», так и «Русской хрестоматии»[345].

Например, первая лакуна (пропуск в тексте) в «Щукинском списке» – «воя» в предложении «…и видѣ отъ него тьмою вся своя воя прикрыты». Понятно, что никакое это не «темное» слово, и в «хрестоматии» Буслаева оно присутствует. Также неуместно появление десятой лакуны – «…на поганыя погыбе…» в предложении «Усобица княземь на поганыя погыбе, рекоста бо братъ брату…», без которой оно теряет смысл. Или, например, 27-я лакуна – «…князю Игорю не быть. Кликну…» не «улучшает», а, напротив, «затемняет» смысл довольно спорного фрагмента «Слова» «Комонь въ полуночи! Овлуръ свисну за рѣкою – велить князю разумѣти: князю Игорю не быть. Кликну, стукну земля…»

С другой стороны, в «Хрестоматии» Буслаева изъят как «темное место» действительно весьма сложный фрагмент «Слова» «…и въ морѣ погрузиста, и великое буйство подаста Хинови…», хотя оно (изъятие), на наш взгляд, нисколько не улучшает текст фрагмента: «Темно бо бѣ въ 3 день: два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа погасоста, и съ нима молодая мѣсяца, Олег и Святъславъ, тьмою ся поволокоста <и въ морѣ погрузиста, и великое буйство подаста Хинови>. В то же время этот фрагмент благополучно присутствует в «Щукинском списке».

На наш взгляд, эти несоответствия отнюдь не свидетельство тому, что Буслаев хотя бы косвенно не был причастен к появлению «Щукинского списка», напротив, они подтверждают эту гипотезу. «Щукинский список» – это как бы черновой набросок, где отрабатывалась его идея по изъятию «темных мест» «Слова», которая в окончательном виде воплотилась в его «Хрестоматии». Неизвестно лишь то обстоятельство, какими путями этот черновой список попал к писцу «Щукинского списка», а затем в собрание московского коллекционера П. П. Щукина.