Слово о полку Игореве — подделка тысячелетия

«Слово о полку Игореве» возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности.

А. С. Пушкин

Знакомство А. С. Пушкина со «Словом» состоялось еще в лицейские годы, а изучение памятника продолжалось всю его последующую жизнь. У поэта было особое отношение к «Слову», поскольку он не только серьезно занимался им, но и очень много и охотно о нем говорил и спорил, особенно в последние годы жизни. Судя по воспоминаниям С. П. Шевырева, «“Слово о полку Игореве” Пушкин помнил от начала до конца наизусть и готовил ему подробное объяснение. Оно было любимым предметом его последних разговоров»[133]. Так, фольклорист и этнограф И. П. Сахаров вспоминал о последней встрече с Пушкиным за три дня до дуэли: «Пред смертью Пушкина приходим мы, я и Якубович, к Пушкину. Пушкин сидел на стуле; на полу лежала медвежья шкура; на ней сидела жена Пушкина, положа свою голову на колени мужу. Это было в воскресенье; а через три дня уже Пушкин стрелялся. Здесь Пушкин спорил с Якубовичем и спорил дельно. Здесь я слышал его предсмертные замыслы о «Слове Игореве полка» – и только при разборе библиотеки Пушкина видел на лоскутках начатые заметки[134]». (Выделено мной. – А. К.).

Лицеисты, в том числе Пушкин, хорошо знали «Слово» по некоторым изданиям, которые входили в круг их чтения. Прежде всего, это первое издание памятника, подготовленное А. И. Мусиным-Пушкиным, А. Ф. Малиновским и Д. Н. Бантыш-Каменским. Это также издание 1805 года А. С. Шишкова с его примечаниями и поэтическим переложением. Это изданная в 1812 году «Хрестоматия» Н. И. Греча, где был напечатан отрывок из «Слова» под названием «Сражение россиян с половцами», приложен древнерусский текст и перевод А. С. Шишкова. Отрывок начинался со слов: «Дълго. Ночь мркнетъ», а заканчивался – «Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось». Именно эта «Хрестоматия» была учебным пособием в лицее»[135].

В домашней библиотеке Пушкина было несколько книг, имевших непосредственное отношение к его работе над «Словом». Похоже, что эта работа не прерывалась с юных лицейских лет и до самой смерти поэта.

Прежде всего, это пять текстов самого памятника: издание Шишкова 1805 года; второе издание в «Собрании сочинений и переводов адмирала Шишкова» т. VII, 1826; «,,Слово о полку Игоревом”. Историческая поэма, писанная в начале XIII века на славенском языке прозою». М., 1823 (древнерусский текст, буквальный прозаический перевод Н. Ф. Грамматина[136], «переложение стихами древнерусского размера» и примечания); «Песнь ополчению Игоря Святославича князя Новгород-Северского». Перевод с древнерусского языка XII столетия А. Ф. Вельтмана, М., 1833.

Интересно в этом отношении и письмо самого А. Ф. Вельтмана к Пушкину[137], из которого следует, что он в глазах современников слыл истинным знатоком повести: «Александр Сергеевич, пети было тебе, Велесову внуку, соловию сего времени, песнь Игореви, того Ольга внуку, а не мне; но досада взяла меня на убогие переводы чудного памятника нашей древней словесности, и я выкинул в свет также, может быть, недоношенное дитя. Посылаю на суд и осуждение. Я доволен по крайней мере тем, что в моем переводе сулица – не маленький щит, болог не благо, век не веча и не сеча: харалуг не харя и не луг; ток не кровавая ладонь; Ярослав не Изяслав; и нет в моем переводе ни кур, ни петухов, и не запрягают Игоря в плуг пахать землю.

Желал бы знать мнение Пушкина о Песни ополчения Игоря, говорят все добрые люди, что он не просто поэт, а поэт умница, и знает, что смысл сам по себе, а бессмыслица сама по себе; и потому я бы словам его поверил больше, чем своему самолюбию.

Посылаю и третью часть Странника, по коему нельзя узнать, блуждал я или блудил.

Досадно мне, да и каждому досадно, что Александр Сергеевич отложил издавать журнал до будущего года. Если говорить правду, то перевод песни Игоря был приготовлен для сего журнала.

Желая здоровья и высоких прекрасных внушений, остаюсь искренне преданный Вельтман. 4 февраля 1833, Москва»[138].

В своей заметке к «“Слову о полку Игореве” в переложении А. Ф. Вельтмана» Пушкин приписал О. И. Сенковскому замечание другого критика «Слова» Каченовского («выражение рыцарское»): «Хочу копье преломити, а любо испити…». Г-н Сенковский с удивлением видит тут выражение рыцарское. Нет, это значит просто неудачу: «Или сломится копье мое, или напьюсь из Дону». Тот же смысл, как и в пословице: либо пан, либо пропал[139].