Слово советского пацана. Бандиты, маньяки, следаки

С Виппером обошлись иначе. Он вроде бы смирился с советской властью и, будучи человеком грамотным, тихо заведовал контрольным столом при продовольственном отделе Калужского губпродкома. Работал на своем посту, по мнению калужских товарищей, добросовестно. Никакого компромата, относящегося к послереволюционному времени, на него не нашли — и это говорит о многом. Виппер не собирался эмигрировать, хотя изначально имел для этого некоторые возможности. Было ему под 50, и, по-видимому, он собирался тихо доживать в Калуге. Возможно, предполагал когда-нибудь заняться наукой, помогать строительству новой судебной системы. Но для начала следовало переждать гражданскую войну — и это бывшему обвинителю Бейлиса не удалось. В апреле 1919 года его арестовала местная ЧК. Чекисты, поразмыслив, передали дело в ревтрибунал. Там оно и попало в руки Николая Крыленко, который счел это отличным поводом показать изъяны царского правосудия и справедливость зарождавшегося советского.

На этом процессе Крыленко продемонстрировал свои возможности во всей красе. В годы гражданской войны обвинителям приходилось работать в ускоренном режиме, но на этот раз он нашел время, чтобы подготовиться к противостоянию с обвиняемым и его защитниками. Он изучил памятное дело Бейлиса, навел справки о калужской работе бывшего царского прокурора. Крыленко сразу понял, что в деле есть одна натяжка. Виппер не проявил себя как сторонник белых, а на процессе его непременно нужно было представить потенциальным контрреволюционером. Строить обвинение только на ретроспективе Крыленко не хотел, хотя к делу Бейлиса в обществе по-прежнему относились как к позору царской власти.

После завершения дела Бейлиса прошло меньше шести лет — не так уж много. Память сохранила нюансы тех событий. В то же время за эти годы страна (да и весь мир) изменилась разительно. Отныне антисемитизм считался преступлением, прокуратура, как и другие органы власти царского времени, была упразднена, а разоблачение преступлений старой власти стало одной из важнейших идеологических задач власти новой. Словом, назревал политический процесс, о котором будут писать газеты, на который станут ссылаться пропагандисты.

Схлестнулись два коллеги — советский обвинитель и царский прокурор, Крыленко и Виппер. Правда, встретились они не в равном положении. Один пребывал в печальном статусе бывшего, второй после октября 1917 года неизменно чувствовал себя победителем. Виппер был заведомо проигравшим. К тому же и в России, и в мире мало кто жалел человека, опозорившего себя грязным делом Бейлиса…

Но все-таки бывший прокурор не сдавался, боролся на свою жизнь, хотя, судя по всему, ему в те дни приходилось бороться и с глубокой депрессией. И началась дуэль.

Виппер настаивал, что в 1913 году поддерживал обвинение только потому, что считал: убийство могло быть совершено на кирпичном заводе, где работал Бейлис, а приказчик мог иметь к нему отношение. Могло, мог… Аргументация выходила слабая. Его, конечно, освистывали. Крыленко спросил Виппера, что он имел в виду под термином «еврейское иго»? Он неуверенно ответил: «Так, может быть, мне казалось». Крыленко резюмировал: «То есть у вас было свое мнение, которое вы, не проверив, поставили как фундамент обвинения». Да, он положил царского прокурора на лопатки.

С каждым днем Виппер утрачивал волю к сопротивлению. Василий Климентьев, бывший царский офицер, тоже арестованный, но позже, в эмиграции, написавший мемуары, приметил Виппера в Бутырке, «худого до скелетости», «с землисто-серым лицом и потухшими глазами». В конце процесса бывший обвинитель Бейлиса, окончательно изнуренный Крыленко, заявил: «Я откровенно вам скажу, что после всех тех несчастий, которые выпали на мою долю, и главным образом после крушения всего строя, я понял, что, может быть, вся моя деятельность была неправильной». Это была капитуляция.

Крыленко считал необходимым доказать, что Виппер и сегодня опасен для советской власти, что он — контрреволюционер. По крайней мере потенциальный, а такие, быть может, наиболее опасны. Обвинитель ревтрибунала рассуждал так: «Допустим, что гражданин Виппер служит не в Калуге, а в Харькове. Приходит Деникин, и сейчас же Виппер из сотрудников продкома становится прокурором суда; тогда снова и снова будет раздаваться его проповедь человеконенавистничества и погромов, и многим, может быть, из наших товарищей придется слушать эту проповедь со скамьи подсудимых. А это, спрошу я, возможно? Да, возможно. Вот эту возможность нам нужно раз навсегда пресечь, и трибунал должен исполнить свое дело». Так к Випперу вернулись голословные, демагогические обвинения, которые он некогда адресовал Бейлису. А аудитория рукоплескала Крыленко. Для того военного времени его выступление выглядело логичным.