Слово Ветра

Не знаю, сколько проходит времени. Мы его не замечаем. В этом маленьком номере дешёвого мотеля мы раз за разом с головой проваливаемся в рай. Жаркий. Безграничный. Только наш. Наполненный стонами и бесстыжими поцелуями, нескромными ласками и запредельной близостью. Мы больше не спешим. Каждое мгновение растягиваем в памяти, смакуем на языке, закрепляем нежным касанием губ.

Чернота за окном сменяется серостью пасмурного утра. В номере тихо. Колючие одеяла валяются на полу. Я прижимаю к груди мою Нану и верным псом охраняю её сон. Ловлю каждый вдох. Считаю выдох. Тону в размеренном биении её сердца и никак не выпущу тонкой ладони из своей руки.

Пытаюсь понять, что произошло. Не сейчас. Не ночью. А тогда, пять лет назад. Откуда в нашей жизни появился Осин? Зачем? Для чего? Откуда взялась Маруся? И почему кроха называет Марьяну мамой… Всё так запутано и жаждет ответов, но разбудить мою девочку не поднимается рука. Я и так, без слов, понимаю, что ошибался! Во всём. За то и платил все эти чёртовы годы! И уверен, ещё заплачу не раз!

Прикрываю глаза. Носом утыкаюсь в растрёпанные волосы Наны. Они пахнут нашей страстью и нежностью, родным домом и счастьем, умиротворением и сокровенной мечтой. Неважно, что было в прошлом. Пытаюсь отпустить его. Наполненное болью и страхами, обидами и тайнами пусть катится ко всем чертям! В своих руках сжимаю самое ценное — мою Нану, и будь я проклят, если ещё хотя бы раз стану причиной её слёз.

Одна подушка на двоих. Переплетённое тепло наших тел. Трепет ресниц. Сладкие губы. Родинка на щеке. Моё белокурое счастье что-то бормочет сквозь сон, неловко елозит на моей руке и, развернувшись спустя мгновение, просыпается. В любимых глазах робкое смятение. Стыдливый румянец на щеках. Слышу, как тут же заходится в своём ритме девичье сердечко. И спешу успокоить дурёху ласковым поцелуем.

«Я люблю тебя!»

Нана кусает губы, а я расплываюсь в улыбке. Моё утро самое доброе, самое долгожданное. «Я люблю тебя, Нана!»

— Ветер, — сбивается с дыхания моя девочка. Ей неловко, стыдно, непонятно… Время для нескромных безумий – ночь, утро же снимает маски. — Нам надо поговорить.

— Давно уже надо, — теряюсь в любимых глазах как в лабиринте.

Но Нана безжалостно разрывает зрительный контакт. Вскакивает с дивана и, сводя с ума красотой своего тела, суматошно начинает искать одежду.

— Боже, — бубнит себе под нос. — А если бы Маруся нас увидела …

— Начало шестого, — встаю следом. — Она ещё спит.

— Оденься, Ветров! — Марьяна смущённо отводит взгляд, когда подхожу ближе. Растерянно смотрит по сторонам, лишь бы не на меня.

— Ты хотела поговорить, — наступаю безжалостно, даже не думая одеваться. Я балдею от робкой стыдливости Наны и чувствую, как теряю контроль.

Марьяна с опаской пятится от меня, пока за ее спиной не вырастает дверь в ванную комнату.

— То, что случилось между нами этой ночью, — решительно мотает головой.

— Тс-с, — чувствую, что от волнения Марьяну с ходу несёт не туда. Руками упираюсь в дверь, заключая Свиридову в свой плен, и бесцеремонно перебиваю глупышку:

— Эта ночь была лучшей в моей жизни. Не разрушай!

Горячим дыханием вывожу узоры по обнажённой груди. Марьяна хлопает ресницами, нетерпеливо переступает с ноги на ногу, а затем глазами цепляется за рисунок на моей шее. За годы долгой разлуки он стал больше, извилистее, мощнее. Теперь спускается за спину, по рёбрам доходит до сердца и переплетается в безнадёжном «Нана». Свиридова это видит. Всё понимает. И наконец встречается со мной взглядом.

— Не буду, — произносит тихо и сама тянется к моим губам.

Но нашему поцелую не суждено стать долгим. Уже через мгновение номер заполняется невыносимым грохотом и нервным стуком в дверь, а после сотрясается громогласным басом:

— Открывай! Или я выломаю к чертям эту рухлядь.

Глава 18. Дорога в никуда

Марьяна.

Стук. Такой громкий и внезапный, что сердце ухает в пятки, а на лбу горошинами проступает холодный пот. Первая мысль: нас нашли…

Ногтями впиваясь в плечи Ветрова, боюсь разорвать наш поцелуй. Вдруг он последний? Вдруг за ним темнота?

Забываю про стыд и всем телом вжимаюсь в такое же обнажённое Савы. Сквозь нервную дрожь ловлю последние мгновения нашей близости и сожалею только об одном, что так и не успела сказать о главном!

И снова грохот. Пока сгораю дотла в руках Ветрова и с ума схожу от нахлынувших чувств, там, за дверью, кто-то отчаянно спорит и не скупится на выражения.