Слово Ветра

— Я тут подумал про запах горелого…, — произносит прежде, чем на развилке свернуть к бывшей клинике. — А не могла Марьяна отправиться к отцу на завод. Мало ли что ей мать наплела… Там же тоже пожар был.

— Могла и к отцу, — безжизненно выдыхаю, теряясь в безумных потоках собственных мыслей.

— Но это в другую сторону, Ветер!

— Знаю.

— Тогда выбирай!

* * *

К разрушенному пожаром зданию мы подъезжаем уже засветло. Извилистая дорожка в обрамлении столетних сосен приводит нас к высокому забору и совершенно никем не охраняемому въезду на частную территорию клиники. Странное место, одновременно зачаровывающее красотой и до жути пугающее своим прошлым.

— Ни души, — констатирует Федя, паркуясь у обгоревшего крыльца.

— Вижу, — киваю разочарованно.

Выбитые окна, обугленные стены, полное отсутствие мебели внутри — небольшое здание в два этажа просматривается насквозь. И все же я выхожу.

В нос ударяет утренняя прохлада с ароматом смолистой древесины и приглушенный запах сырости. Здесь и гарью-то давно не воняет — выветрилось.

— Надо было ехать к заводу, — следом за мной выскакивает из машины Федя.

— Сейчас поедем, — даю добро, а сам по увядшей листве обхожу здание круго́м, заглядывая в каждое окно.

— Ветер! — горланит Федя. — Мы зря время тратим! Здесь с лета никого не было.

— Сейчас! — ору в ответ и продолжаю осматриваться, но никаких признаков присутствия здесь Булатова или Наны не нахожу.

Обойдя здание по периметру, возвращаюсь к Феде.

— Пусто? — спрашивает тот.

— Пусто! — с щемящей досадой киваю.

— Надо Осину отбой дать. Пусть лучше на завод едет, чем сюда.

— Надо, — соглашаюсь и, не откладывая в долгий ящик, набираю номер Сергея Петровича. — Не ловит! — бросаю между делом, продолжая бегать взглядом по заброшенным стенам клиники.

— Не ловит, — подтверждает мои слова Грачев, тут же попробовав набрать Осина со своего телефона, а меня как током бьёт от его слов.

— Федя, она здесь! Я чувствую!

Ноги сами несут меня к зданию клиники. Снова.

— Где здесь-то? — в спину вскрикивает Грачев и нехотя идет за мной.

— Не знаю! — бросаю на ходу и по некогда белоснежному крыльцу захожу внутрь.

Отсюда здание просматривается в разы лучше: тут холл просторный, стойка администратора, там кабинеты или палаты — не знаю. Это место больше похоже на мини-отель, нежели клинику для психов и наркоманов.

— Марьяна! — ору отчаянно, так что голос мой, отлетая от пустых стен, разносится эхом по сосновому бору на километры вокруг.

— Марьяна! — не унимаясь, со слепым отчаянием на душе по новой осматриваю каждый угол.

— Ветер! — гаркает Федя. — Поехали! А то всех зверей в лесу распугаешь.

— Федька! — резко развернувшись на голос парня, хватаюсь за голову. — А и правда, тут слышимость отменная, да и сама больничка размером с коттедж. Скажи мне, как про Булатова могли забыть? Здесь же всё на виду!

— Осин же сказал, что это, возможно, только слухи.

— А еще он говорил про палату одиночную, помнишь? Без окон, без дверей…

Жадно оглядываюсь, до конца не понимая, что ищу, но что-то в моей голове не сходится: здесь есть туалеты, душевая, небольшая каморка по типу кладовой под лестницей, но ничего, чтобы хоть смутно напоминало карцер. Да, черт побери, тут повсюду такие огромные окна, что сбежать в случае чего, смог бы любой псих при желании.

— Здесь что-то не так! — рву на башке волосы, продолжая исследовать каждый закоулок бывшей психушки: нет, мне повезло, и подобные заведения я видел раньше только в кино. Но если подумать логически… — Федь, разве не должны в таком месте стоять решетки на окнах?

— Ветер, да угомонись ты! — Грачев кладет мне руку на плечо и сжимает то до боли, возвращая меня в реальность. — Быть может, и не было никакой психушки, а Антон этот и в самом деле разбился!

— Наверно, ты прав!

Я вынужден согласиться.

— Прав, конечно, — негодует Федя и, хлопнув меня по спине, идет к выходу. — Поехали уже!

— Да-да! Сейчас, — в очередной раз киваю, а сам продолжаю осматриваться.

— Не могу я здесь, — ворчит Грачев и, махнув на меня рукой, уходит, а я снова иду к лестнице.

— Не вздумай, Ветер! — доносится уже с крыльца голос друга, сто́ит мне занести ногу на ступеньку. — Обвалится все к чертям собачьим! Кто его знает, как перекрытия пострадали. И отсюда видно, что там никого.

Понимаю, что Федя прав: второй этаж — копия первого, и тоже весь на просвет. Но чертово отчаяние достигает своего апогея: я так хочу найти Нану живой, что готов ухватиться за любую соломинку.

— Сава, время! — напоминает Федя, но я всё никак не могу уйти: в сотый раз обхожу каждую комнату, выглядываю в окна, стучу по перекрытиям в просторном холле. А потом, навалившись спиной на обгоревшую стену, медленно сползаю на грязный пол. Зажав голову, закрываю глаза и тихо повторяю: “Нана”. Знаю, что она не услышит, но иначе просто не умею: звать ее по имени шепотом, когда на душе сгущаются тучи, — моя привычка еще с детства.