Тогда я не знала, что это будет зенитом моей литературной карьеры. Следующие несколько дней я напрасно ждала шквала писем от восторженных читателей и заманчивых предложений от разных издательств. Еще через неделю, в обеденный перерыв, я пришла в главный офис редакции «Женского журнала» на Рассел-сквер. Секретарша в приемной, девушка лет двадцати, любезно спросила, чем она может быть полезна. Я объяснила ей ситуацию. Возможно, сказала я, мой адрес был указан неправильно. Она сделала вид, будто просматривает стопку писем. Для меня не было ничего. Однако я не упала духом, отпечатала на машинке несколько своих новых рассказов и разослала их в разные журналы. Все они были возвращены в сопровождении практически одинаковых, словно написанных под копирку писем с отказом. Как-то вечером я решила перечитать «Теплый прием». Мне вдруг подумалось, что, пытаясь «возвысить» свой стиль, я, наверное, забрела не туда и слишком уж далеко отошла от выигрышной формулы. С каждым прочитанным предложением я все больше и больше впадала в уныние. Даже в этом рассказе все было безжизненно и банально. На следующий день, не желая оставлять даже пепла в камине, я выкинула все «писательские» тетради в урну на тихой улочке в Мейда-Вейл.
Дней через десять после того, как я устроилась на работу в агентстве у мистера Браунли, папа привел в дом миссис Ллевелин. Разумеется, тому было разумное объяснение.
– Теперь ты работаешь, у тебя нет времени бегать по магазинам и стоять у плиты.
Я возразила, что трачу не так много времени на готовку. В наши дни получить полноценное питание проще простого: достаточно просто открыть пару-тройку консервных банок.
– О том и речь, – сказал папа, и я поняла, что ему совершенно не нравились те обеды и ужины, которые я для него сооружала. Да, я совсем не умею готовить, и за последние годы он сильно похудел. Но теперь, когда он добился того, что я все же устроилась на работу, у него появился предлог, чтобы заменить меня на хозяйстве кем-то более сведущим. Выходит, я подвела папу, и работа у мистера Браунли вдруг показалась мне глупой и совершенно бессмысленной. И еще мне подумалось, что после маминой смерти папа шесть лет не искал женского общества. Когда я была младше, мне даже в голову не приходило, что у отца могут быть определенные физические потребности (я имею в виду сексуальные запросы), но теперь я стала старше и искушеннее, и я понимала, что для еще не старого мужчины такие потребности были бы вполне естественны. Общество одобряет, когда дочь ухаживает за овдовевшим отцом и следит за порядком в родительском доме, но, если бы я стала заботиться о его плотских нуждах, это было бы недопустимо. С такими вещами мирятся в колониях, но в Англии так не делается.
Я сразу же невзлюбила миссис Ллевелин, и, осмелюсь предположить, она невзлюбила меня. Я понимаю, что в наш век равенства нельзя питать неприязнь к человеку только на том основании, что он родился в Уэльсе. Место рождения не выбирают (это случайность, достойная жалости, но уж никак не презрения), однако мне кажется справедливым, что, если ты проявляешь к кому-то терпимость, ему тоже следует постараться смягчить свои недостатки, обусловленные его происхождением. Однако подобные соображения нисколько не беспокоили миссис Ллевелин. Хотя они с мужем (ныне покойным) переехали в Лондон сразу после войны, она до сих пор не избавилась от акцента, и временами было совершенно невозможно разобрать, что она говорит. Пару раз я пыталась научить ее правильно произносить повседневные слова и расхожие фразы, но она оказалась плохой ученицей. Больше того, в нашу первую встречу она имела наглость сообщить мне, что ее фамилия произносится как «Ту-элин». «Тогда почему она так же не пишется?» – ответила я. И вдобавок ко всем прочим радостям, каждое ее действие сопровождается заунывным пением, словно она задалась целью не дать мне забыть о ее присутствии в доме. Зная, что я не могу ей указывать, я попросила отца сделать ей замечание, но его, кажется, лишь позабавила моя просьба. Должно же хоть у кого-нибудь в этом доме быть хорошее настроение, ответил он. Мне было обидно.
Это был первый из многих случаев, когда отец принял сторону домоправительницы против меня, и я решила, что сделаю все, что смогу, чтобы ее дискредитировать. Это оказалось непросто. Миссис Ллевелин, надо отдать ей должное, прекрасно готовит. Когда я возвращаюсь с работы, в доме уютно пахнет кипящим бульоном. Уже через пару недель после ее появления они с папой начали обращаться друг к другу по именам, и он упорно настаивал, чтобы она садилась за стол вместе с нами. Так не пойдет, чтобы она нас обихаживала как прислуга, сказал он однажды. Она теперь член семьи. Он посмотрел на меня, словно ждал, что я соглашусь с этим нелепым заявлением, но я лишь отодвинула тарелку и объявила, что мне надо следить за фигурой.