Случай на Прорве

В соседней комнате, куда они пришли, он открыл один из широких шкафов, стоявших вдоль стены. Внутри на каждой полке, разделенные по годам, плотно друг к другу стояли многочисленные папки.

— Здесь все мои воспитанники за тридцать с лишним лет. Подробно по годам выпуска. А вот Лида, Лидочка Измайлова, любимица общая. — Он взял с одной из полок завязанную шелковыми тесемками папку. — Отец ее погиб в сорок третьем, старшая сестра умерла спустя год от тифа. Остались они вдвоем с матерью, которая вскоре после войны тоже заболела и умерла. Девочка у нас воспитывалась с двенадцати лет. Как сейчас помню, сначала дичилась, никак к нашей жизни привыкнуть не могла, а потом… потом одной из лучших воспитанниц стала! В самодеятельности первая — плясать, а главное, петь уж очень хорошо могла. Членом комитета комсомола избиралась…

Алексей Юрьевич умолк, задумался.

— Ну и потом, что было потом? — нетерпеливо поинтересовался Вершинин.

— Потом? Потом так же, как у всех. Определили мы ее в хорошее ремесленное училище. Училась неплохо, но на виду, как у нас, не была. Письма мне изредка присылала, не жаловалась, но чувствовалось, не нашла себя там. Я ее к себе приглашал, но так и не приехала. Затем получаю от нее письмо из города… города, — он развязал тесемки и вынул из папки конверт, — Н-ска. Легкое такое письмо, радостное. Будто бы и все сомнения позади остались. Писала, что устроилась хорошо, один человек, по ее словам, сам потерявший детей, помог ей подыскать хорошую квартиру, обещает устроить на работу. В общем, по письму чувствовалось — воспряла Лида. Она и у нас всегда к добрым людям тянулась. Я тогда, признаться, успокоился, а ответить ей некуда было — она ведь только город указала, ни дома, ни улицы. Больше от нее писем не было. Я еще сетовал: забыла, наверно, вышла замуж, дети пошли, не до воспоминаний детства. Хотя и обидно иногда за нее становилось. Сколько их прошло через мои руки — ни один не забыл. В каждой папке письма, много писем, о каждом из своих воспитанников могу рассказать. Ну кто же знал, что страшное могло с ней произойти? — старый директор низко опустил голову.

— Хорошо, хоть заявление о ее исчезновении написали в милицию. Ваша, наверно, идея? — спросил Вершинин.

— Я знаю об этом, — Алексей Юрьевич поднял постаревшее на глазах лицо. — Друзья ее, Петя Галкин и Зоя Акимушкина, написали. Собрались ребята у нас на юбилей: десять лет после выпуска. Договоренность у них такая была: что бы ни случилось — встретиться в этот день в детском доме. Лида одна не приехала. Сначала упрекали мы ее между собой, а потом задумались. Показалось подозрительным, что на протяжении семи лет никто не получил от нее ни единой весточки. Совсем не в ее характере было такое отношение к товарищам. Посоветовались и решили заявление в милицию написать. Ребята и отнесли его сами. Там пообещали разобраться. С тех пор еще несколько лет прошло, но о ней так ни слуху ни духу. Неужели убита именно она? — Алексей Юрьевич умоляюще заглянул Вершинину в лицо, в глубине души надеясь на отрицательный ответ.

И хотя Вячеславу не хотелось причинять боль этому доброму человеку, обманывать он не стал, ибо в душе уже прекрасно понимал, что на сей раз ошибки быть не может. Совпадало очень многое, а главное — ее последнее письмо из Н-ска. Он еще раз перелистал страницы личного дела. С маленькой фотокарточки на него смотрела девочка-подросток с угловатыми чертами лица.

«Фотография ни для опознания, ни тем более для идентификации лица по черепу не годится», — с сожалением констатировал он про себя и, особенно не рассчитывая на успех, поинтересовался у директора, не сохранились ли у них другие фотографии Измайловой.

— Пойдемте со мной, — пригласил Алексей Юрьевич, и они вместе вышли из школы.

В этот момент зазвонил звонок на перемену, и стая громкоголосой детворы вылетела во двор. Воспитанники сразу окружили своего директора, о чем-то спрашивали его, рассказывали смешное. Молча слушая их, он время от времени касался рукой головы то одного, то другого.

Они пришли в тот самый красный уголок, откуда начал свой путь Вершинин. Дежурные отсутствовали, по-видимому, удрали во двор к приятелям.

— Вот, взгляните, — протянул толстый альбом Алексей Юрьевич. — Здесь все, кто отличился в нашей художественной самодеятельности с послевоенного времени. Есть тут и Лида.

Толстые, тяжелые листы мягко ложились один на другой. Оживало прошлое. А вот, наконец, и она — Измайлова, Измайлова, Измайлова. Крупные, хорошо выполненные фотографии. Первое место на конкурсе школ, первое место в районе… Открытое лицо, заразительная улыбка.

— Вы разрешите мне взять снимки с собой? Это крайне необходимо для опознания.

— Понимаю, понимаю, берите, конечно. — Директор с грустью следил, как аккуратно срезанные лезвием бритвы фотографии улеглись в портфель следователя.