Случай на Прорве

— В фотокарточках тоже часть моей жизни, мои воспоминания. Я ведь так и не успел обзавестись собственной семьей. Они были моей семьей, ею и остаются, — он показал на огромную доску Почета, занимавшую всю стену. — Вот они, мои дети, по всей стране теперь трудятся. Коля Черников, например, Герой Социалистического Труда, на целине работает. Комбайнер. Эта — заслуженная учительница. Вот летчик-испытатель, а вот знатный бригадир сталеваров, вы его фотографии наверняка не раз в газетах видели.

Вдруг взгляд Вершинина скользнул по растерянному лицу какого-то парнишки с удивительно знакомыми чертами. «Тоже, наверное, знаменитость», — подумал он, рассеянно слушая собеседника. Знакомое лицо скрылось за спиной директора. Мучительно захотелось еще раз взглянуть на него.

— А это кто? — прервал Вершинин рассказчика, указывая на фотографию.

Написанную мелким шрифтом фамилию трудно было разобрать.

— Где? — переспросил Алексей Юрьевич.

— Второй ряд сверху, четвертый слева.

— Это Паша Зацепин. Умнейший парень, душа своего выпуска. У нас все воспитанники горя хлебнули немало, а он вдвойне. Исключительно тяжелое детство, но он не замкнулся, не озлобился. Юридический потом окончил, сейчас прокурором работает… Постойте, да ведь в вашей же области, кажется. Встречаться не приходилось случайно?

— Приходилось, как же, и не раз… — усмехнулся Вячеслав.

— Ну и что? Как он?

— Чудесный человек. Большой души человек, — ответил Вячеслав, чуть помедлив. — Павла Петровича и у нас все уважают.

— Вот видите, — буквально расцвел директор, — таковы наши ребята.

Алексей Юрьевич проводил Вершинина до дамбы. Существовал, оказывается, и более короткий путь к поезду — через село, но Вячеславу захотелось еще раз подняться на холм, пройтись лесной тропинкой, подышать полной грудью. Он шел и думал о хорошем человеке, с которым свела его сегодня жизнь, о трагической судьбе Лиды Измайловой, о хитросплетениях людских судеб.

22. Потерянные часы

В зале аэропорта негде было яблоку упасть. Вспыхивали и гасли на световом табло номера рейсов. Металлический, словно принадлежавший роботу, голос диктора объявлял прибытие и отправление самолетов, оформление билетов и выход на посадку, предлагал посетить ресторан, буфеты и камеры хранения. Толпа пассажиров постоянно менялась. Одних время от времени проглатывали узкие выходы на взлетное поле, других словно вталкивали внутрь прозрачные пружинистые двери. Все покрывал мерный людской гул, иногда заглушаемый мощным ревом турбореактивных двигателей. На первый взгляд казалось, что аэропорт живет по раз и навсегда отлаженному графику, но это только на первый взгляд. Каждый вновь появившийся там человек очень скоро начинал ощущать нервозность и неуверенность. Словно электрический заряд, передавались они от возбужденной толпы, осаждавшей справочное бюро, от едва сдерживающейся от резкости дежурной по вокзалу, от искаженной гневом молодой женщины с ребенком, требующей вызвать начальника. Неожиданно целые группы, казалось бы, спокойно дремлющих людей срывались со своих мест и устремлялись за любым проходившим мимо человеком в форме гражданской авиации.

Все объяснялось очень просто. Вот уже пятнадцать часов задерживался вылет самолета, следующего рейсом 1216 в один из северных городов. Несколько десятков неудачников кипели и возмущались, бегали от справочного бюро к дежурному и, наоборот, мрачно вышагивали из одного конца зала ожидания в другой.

Было три часа утра. С двенадцати часов прошлого дня диктор седьмой раз сообщил о том, что рейс 1216 откладывается, и теперь — до пяти часов тридцати минут. То там, то сям стихийно собирались группы людей, обсуждавших последнее сообщение. В центре одной из них размахивал авоськой с апельсинами приземистый мужчина в приплюснутой на затылке шляпе.

— Врут! — кричал он, выкатив глаза. — Химичат. Блатных нашим рейсом повезли! Небо в звездах, все рейсы летят, наш — нет. Начальника! — зарычал он и, расталкивая остальных локтями, бросился вперед по коридору. Толпа заструилась за ним. Однако ни начальника, ни дежурного, ни даже девицы из справочного бюро на месте не оказалось. Людское нетерпение достигло такого предела, что, казалось, предложи пассажирам сейчас лететь на чем угодно, хоть на деревянной этажерке, — согласятся не колеблясь.

— Экономьте время, летайте самолетом, — мрачно прочитал неоновую рекламу Вершинин, вставая со скамейки и разминая затекшие ноги.

— Неужели ума не хватает хоть упор какой-нибудь для ног сделать? — пробурчал Вареников.

Вершинин и Вареников, на свою беду, оказались пассажирами злополучного рейса 1216. И хотя в отличие от остальных им было известно, что никто не химичит, никаких блатных рейсов не существует, а просто виной всему изменчивая северная погода, в душе нарастала досада. Едва сдерживая непреодолимое желание влиться в общую разъяренную толпу, они немалым усилием воли заставляли себя сидеть на месте, лишь изредка обмениваясь ехидными замечаниями в адрес Аэрофлота.